– Но…

– Можешь поворачивать назад, если что-то не нравится. МЫтебя не звали. Идешь?

– Иду, – сказал я, пожал руку Кати и выпрыгнул измашины.

Меня повели по тропинке, уходившей влево от дороги. Деревьявскоре кончились, низкие голубые кусты росли сплошным ковром. Я увидел деревню– круглые деревянные домики стояли как попало, без намека на улицы, домиковбыло много, у крылечек играли чисто одетые дети, тут же бродили во множествекакие-то толстые мохнатые звери величиной с овцу. Окна домов были застеклены, инад крышами я не увидел труб. А что я, собственно, ожидал увидеть? До чего жепрочно въедаются в мысли термины, не вытравишь… «Вурдалачьи Леса» – и в головупомимо воли лезет никогда не существовавшая чепуха: саваны, синие лица,замогильный хохот, зубовный скрежет. «Это, верно, кости гложет красногубыйвурдалак…» Уж если я, пришелец извне, поддался гипнозу термина, что же тогдаспрашивать с горожан?

Мы шли, и никто не обращал на нас внимания. Может быть, обомне и не знали.

– Сюда, – сказал высокий.

Я поднялся по ступенькам, открыл дверь и придержал ее длянего, но он махнул рукой – дескать, иди один.

Обыкновенная комната, привычная мебель. Снова не ожидал?Чего же тогда стоят все твои добренькие мысли о равенстве и братстве? «Да, онитакие же люди, но мы цивилизованнее – как-никак у нас многоэтажные дома иасфальт на улицах». До чего же цепко и надежно устроилось в нас это пристрастие– встречать по одежке, хоть провожать-то по уму окажемся в состоянии!

– Здравствуй, – сказал сидевший за столом. – Менязовут Пер. Садись.

Он был стар, но не дряхл, на сморщенном годами и жестокоймудростью лице светились неожиданно голубые молодые глаза – два окатныхкамешка. Мебель, люстра – двойное зеркало, обитатели антимира считают антимиромнаш мир, обе стороны правы и не правы…

– Итак, зачем ты пришел? – спросил он. – Либо вмире наконец изменилось что-то, либо…

– Опасаетесь провокации по большому счету?

– Опыт… – сказал он.

И перед глазами у меня встали рыжий карьер, волочащиеся заброневиками трупы, красное пятно на асфальте и быстро вбирающий его песок… Онимел право на любые подозрения.

– Ваш опыт годился, пока не было меня, – сказал я.

Лицо индейского божка не дрогнуло.

– И что же ты за персона, если с твоим появлением становитсяненужным весь наш опыт?

Я рассказал ему то, что рассказывал вчера в Отделе, и дажебольше – в Отделе я не касался своих мыканий в этом мире, а ему рассказал, каксам ждал расстрела под моросящим дождиком, что чувствовал, когда на моих глазахубили Джулиану, про мои метания, обретения и потери. Он невозмутимо слушал, оночень хорошо умел слушать…

– Знаешь, почему я верю, что ты не разведчик Команды?

– Карта?

– Твое отношение к ней. Ты убежден, что Команда, имея карту,без труда может нас уничтожить, и считаешь, что, показав карту нам, тем самымдемонстрируешь отсутствие злых намерений.

– Разве не так?

Он засмеялся коротким курлыкающим смешком:

– Мы с таким же успехом можем уничтожить город, как и они –нас. Неизвестно, кто кого…

– Но Ламст говорил…

– От отчаяния можно сказать многое.

– Тот броневик, сто четвертый… – сказал я. – Черт,я-то думал, что во всем разобрался. Кто же из вас сильнее?

– А какое это имеет значение для того, что ты задумал?

– Вы правы, – сказал я. – Это не имеет ровнымсчетом никакого значения, и не стоит прикидывать баланс сил. Вам нужна война?

– Она никому не нужна.

– Об этом и разговор. Пора кончать войну.

– Ты понимаешь, как это сложно – кончать ТАКУЮ войну?Пройдет много времени, прежде чем исчезнет подозрительность с обеих сторон. Угорода есть внутренние проблемы, у нас их не меньше. Эксцессы, рецидивы,вспышки…

– Никто и не говорит, что это легко, – сказал я.

– Нужны гарантии. Серьезные гарантии грандиозных свершений.

– Разумеется, – сказал я. – Однако не кажется ливам, что первый шаг уже сделан?

– Но понадобится и второй, и третий…

Он явно на что-то намекал, но я не мог его понять, а он нежелал облегчить мне задачу.

– Тебе не кажется странным, что я ничего не сказал ни обраскрывшейся загадке нашего происхождения, ни о наших… творцах, ни о внешнеммире?

– Кажется, – сказал я. – Согласитесь, этонесколько ошеломляющие новости.

– Еще бы. Но поверь, установление мира для нас важнее всегоостального, как бы ошеломляюще И долгожданно оно ни было. Поговорим лучше о том– как мы поняли – что нужно менять что-то в себе…

Через полчаса я вышел от него, присел на крылечке.Поблизости смеялись дети, таская за уши мохнатого звереныша. Я сунул руку вкарман и с легким сердцем поставил пистолет на предохранитель.

Вот мы и постарели и еще на одну операцию. По-разному можноста-реть – на десять лет, на одну войну, на долгое путешествие, на короткуюбеседу, на самую трудную в мире операцию, которой никто не приказывалзаниматься, но невозможно было бы не заняться ею.

Кати, когда все закончится, я расскажу тебе сказку – про то,как некий злой волшебник превратил людей в вурдалаков, в упырей, но людипочувствовали неладное и задались целью найти средство вновь стать людьми. Имбыло очень трудно, у них были свои разногласия, свои проблемы, свои любителикрайностей, но они упорно искали живую воду, способную расколдовать их, –и нашли наконец. После этого им остается убедить других людей, что ониперестали быть чудовищами из сказок, и это, Кати, будет труднее всего, труднеедаже, чем найти живую воду…

Пер вышел на крыльцо, присел рядом.

– Как я понимаю, прописанного в деталях плана у тебя нет.

– Нет, – признался я. – Но это не главное. Главное– признать, что нужно заключить мир.

– Для тебя действительно очень важно, продолжаться или нетвойне?

– Я уже устал это доказывать.

– На словах доказывать легко, – сказал он.

– Я рискую жизнью. Я рискую не вернуться в свой мир.

– А если этого мало?

– Что же вам еще нужно?

– Верить тебе.

– Ну так верьте, черт возьми!

Его глаза были удивительно юными.

– Верить… – сказал он. – Это так легко и тактрудно – верить…

Неожиданно повернулся и ушел в дом, оставив меня одного. Ярастерянно посмотрел ему вслед. Он готов был сотрудничать со мной, он хотелверить мне – но я никак не мог понять, к чему сводились его намеки инедомолвки. Что он имел в виду, говоря о надежных гарантиях?