Панарин был слишком молод для того, чтобы застать Начало –времена, когда здесь стояли деревянные бараки, а в полеты над Страной Чудесуходили такие умилительные ныне на желтых фотографиях бипланы с уймой распороки тяжей. Однако он помнил Середину – пору, когда половины нынешнегоблаголепного размаха не было и в помине. А это уже позволяло считать себястарожилом.

Он вздохнул, поднялся. Там, внизу, белый с красными крыльями«Сарыч» оторвался от серых квадратов бетонки, прощально качнул крыльями ипомчался на северо-восток, туда, где за синей гребенкой гор раскинулсяВундерланд – Страна Чудес. Отсюда нельзя было рассмотреть бортовых номеров, ноПанарин и так знал, что это кто-то из желторотых – среди стариков дурным тономсчитались разного рода прощальные жесты. Суеверны были старики, видавшие видыофицеры аэрологии с посеребренными альбатросами на воротниках, суеверны былиГоспода Альбатросы – то ли от нешуточных опасностей работы, то ли отпревратившегося в стойкие традиции былого профессионального кокетства.

Панарин отряхнул ладонями приставшие к комбинезону травинкии пошел вниз, к полосе. Бар еще не открылся, аттракционы осточертели, а всефильмы он уже пересмотрел. Наступал очередной прилив хандры, когда хочетсябросить все к черту, обсволочить начальство всех рангов, сесть в машину и напредельной скорости гнать на «материк». Такое случается с Господами Альбатросами.Чаще, чем хотелось бы. Но в Главном Управлении Аэрологии никогда не подписываютзаявления об уходе сразу, предлагают под благовидными предлогами заглянутьчерез недельку. А за эти дни человек быстро поймет, что по сравнению страгикомическим бардаком «материка» Поселок, как ни крути, остается оазисомчего-то большого и важного, что, обретая огромный мир с коловращением людей имашин, уймой сговорчивых девушек в легких платьях, шикарными кабаками инеобременительным сидением за большие деньги в какой-нибудь конторе посогласованию проектов вечных двигателей, ты навсегда теряешь Страну Чудес,Вундерланд, никогда уже больше не пролетишь над смертельно опасными ипрекрасными краями…

Панарин плюхнулся в траву у самой взлетной полосы, сталрассеянно созерцать облака, пухло и глупо клубившиеся над Поселком. Звонкозастучали легкие шаги, и он равнодушно поднял голову. По самой кромке бетонкишагала со своей неразлучной камерой Клементина, в белых брючках и форменнойсиней рубашке с серебряными альбатросами на воротнике, очень красивая и оченьмилая Клементина, ничем еще себя в кинематографии не проявившая. «Подарил ужекто-то рубашечку-то, – вяло констатировал Панарин, – зашевелились ужевокруг кисы, стервецы, подвергая испытанию ее моральную устойчивость». Знал онсвоих гавриков, да и что уж такого, господа Альбатросы, противоестественного втом, что при виде кисы шалеют орлы?

– Здравствуйте, полковник, – сказала Клементина.

– Здравствуйте, – сказал Пана-рин. – Вы садитесь.Тут не пыльно.

Она присела на бетонный бордюрчик, подтянула колени кподбородку и стала смотреть в ту сторону, куда улетали самолеты. Светлыеволосы, голубые глазищи, новенький диплом, фигурка – обалдеть. И все такоепрочее. «Р-романти-ка, – с ленивым раздражением подумал Панарин, губамивытягивая из пачки сигарету. – Мать вашу! И кто только первый этуР-романтику выдумал, кто ею стал дурить головы таким вот кисам Клементинам?»

Звонко щелкнуло, треск разнесся над полем – включилисьдинамики Главной Диспетчерской, и бархатный баритон Брюса возгласил:

– Передаем сводку Центра. Погода прекрасная и летная. Врейде восемь самолетов россыпью и звено из четырех. Тарантул ожидается с«материка» со дня на день, а то и сегодня. (Что-то явственно булькнуло.)Планерка завсекторов и командиров эскадрилий – в шестнадцать сорок. Лицо,натянувшее резиновое изделие на голову казенному коту Магомету, предупреждают,что означенное лицо, точнее, означенная харя почти выслежена местным комитетом,и лучше бы ему добровольно повиниться. Ремонтникам девятого цеха объявленвыговор за срыв месячного плана.

Засим динамики взорвались меланхоличным гитарным перебором,и Сенечка Босый затянул:

Ах, гостиница моя, ах, гостиница,

на диван присяду я, а ты подвинешься…

Слышно было, как с чмокающим хлопком выдергивает пробкуштопор, и горлышко звенит о края стаканов.

– Ну как так можно? – не оборачиваясь, спросилаКлементина.

– А где Тарантул ангелов возьмет? – лениво бросилПанарин, разглядывая ее спину.

– Я так не могу, – пожаловалась Клементина. – Нуне могу, и все. Нас учили так, а тут… Конечно, можно слепить стандартный фильмна закваске из застарелых штампов, но я так не могу, совести не хватает. Однакож реальность… Понимаете, по всем канонам вы должны пить только лимонад, вкрайнем случае, чешское пиво, по вечерам играть в белых костюмах в теннис ивыражаться романтически. А вы…

– А вы привыкайте, – сказал Панарин. – Важенрезультат. Важна цель. Важна истина. А кто ее предоставит? И пил ли он спирт, ибегал ли он по шлюхам – это нисколечко не интересует научную общественность,международные журналы и тех доцентов, что получают докторов, обрабатывая нашиматериалы. И саму Науку наш моральный облик ни в коей степени не интересует.Главное, мы даем Истину.

Наискосок к диспетчерской через летное поле шагал Никитич,майор аэрологии, славный альбатрос с двадцатилетним стажем и без единогодиплома. Изо всех карманов у него торчали горлышки темного стекла, путь его былприхотливо зигзагообразен, для собственного удовольствия и услажденияокружающих он хриплым дурноматом орал песню про то, как однажды юная принцессавстретила в саду не имевшего твердых моральных устоев пирата, и как сие рандевупротекало. Песня, в общем, была сложена не самым плохим бардом, но половинаупотреблявшихся в ней словес и не ночевала в учебниках хороших манер.

– Ну вот, – жалобно сказала Клементина. Уши у неегорели.

Панарин хмыкнул. Не было смысла рассказывать ей, чтовышедший из запоя Никитич будет сутками болтаться над Страной Чудес. Пусть самапостепенно проникнется, если сможет…

– Сколько за эту неделю вам сделали непристойныхпредложений? – поинтересовался Панарин.

– Штук двадцать, – сердито повернулась к немуКлементина.

– Ничего страшного. В пределах средней нормы.

– Издеваетесь?

– Ничуточки, – сказал Панарин. – Констатирую. Явсю жизнь мечтал познакомиться с девушкой по имени Клементина. Моя дорогаяКлементина. Есть старый вестерн с таким названием, видели? Прекрасное имя, внем трепетный шелест старинной романтики…

– И вы туда же?

– Глупости, – сказал Панарин. – Никогда не ощущалтяги соблазнять юных и неопытных кинорежиссеров. Даже по имени Клементина.

Просто мне интересно, совратят вас здесь в конце концов, илинет. Как считаете?

Клементина возмущенно отвернулась.