по себе безвредно»). Но в истории «Оружие для Ирака» преступники и сговорившиеся наблюдатели отрицали свою роль, указывая не вверх, а вниз. Секретарь кабинета министров заявил Комиссии Скотта: «Все это происходило ниже уровня моего зрения».

Необходимо умелое манипулирование, чтобы поддерживать удобную дезинформацию о том, что ответственные лица ничего не знают о том, что происходит. Ключ к тому, чтобы избегать спрашивать нижестоящих о происходящем заговоре, как отмечал И.Ф.Стоун, заключается в том, чтобы не сообщать о нем вышестоящим[141]. Вышестоящие нуждаются в уверенности в том, что их держат в полном неведении. Заговорщики среднего уровня производят «подлинное» отрицание, скрывая правду от высокопоставленных лиц, чьи более поздние опровержения тем лучше, чем более они правдивы. Эти ключевые персонажи заранее защищены тем, что им не нужно ничего знать (хоть это и неправдоподобно). Им не нужно закрывать глаза: нет ничего, чего знать не следовало бы.

Когда впервые расследовался скандал «Уотергейт», один из членов комиссии спросил Гордона Лидди, председателя комитета по финансированию избирательной кампании Никсона, что тот намеревался делать с огромными суммами наличных. Ответом было: «Я не хочу знать об этом, да и вы не хотите этого знать». Это клише выражает парадокс отрицания (как вы можете решить не знать что-то, если вы не знаете, что это такое?), но также представляет собой простой (не слишком ли простой?) способ обеспечить впоследствии возможность отрицания. Митчелл объяснил Комитету Эрвина, что он ничего не сообщал Никсону не для того, чтобы избавить президента от необходимости принимать решение, а чтобы позволить ему принять решение о том, хочет ли он быть проинформированным официально, а затем столкнуться с последствиями отрицания, что это было очевидной ложью.

Для Эдипа было бы лучше, если бы он действительно мог не знать того, чего, по его словам, он не знал.

Ежедневные наблюдатели

Спустя более тридцати лет после произошедшего инцидент с Китти Дженовезе в 1964 году (описанный в главе 1) по-прежнему формирует как популярную, так и социально-научную иконографию «пассивного наблюдателя». Образ этой ставшей известной, но при этом неизвестной женщины, ее отчаянные крики о помощи, игнорируемые равнодушными соседями, стал метафорой городского недомогания, моральной паники по поводу того, «что с нами случилось».

Социологи задались вопросом с политическим смыслом: как можно обратить вспять эффект пассивного наблюдателя[142]? Можем ли мы сформулировать и создать условия, при которых людей можно было бы побудить помогать другим?

К делу Китти Дженовезе вскоре присоединились другие, столь же печальные и пронзительные истории. В Британии сообщали: соседи, которые не сообщали, что слышали, как по соседству родители бьют своих детей; молодую женщину с криками вытащили из торгового центра Бирмингема при дневном свете и изнасиловали на глазах у десятков покупателей; женщину в вагоне пригородной железной дороги оскорбляют и угрожают ей трое молодых людей, в то время как пятнадцать пассажиров сидят тихо, игнорируя происходящее. А затем, что наиболее резонансно, размытые кадры с камер наблюдения, на которых Джейми Балджер отстает от матери и бродит по торговому центру в Ливерпуле, видно, как его хватают двое десятилетних мальчиков, а затем (при свидетелях в количестве около тридцати человек) бьют, пинают ногами и подбрасывают в воздух и, в конце концов, уводят из поля зрения камер наблюдения, чтобы убить на ближайшей железнодорожной ветке.

Эти и подобные примеры породили слегка истерический дискурс о пассивном наблюдателе. Контраст слишком резок и мелодраматичен: с одной стороны, равнодушие, эмоциональное оцепенение, десенсибилизация, холодность, отчужденность, апатия, падение нравов и изолированность людей в городской жизни; с другой стороны, ответственность, моральная чувствительность, сострадание, гражданственность, храбрость, альтруизм, общность, образ добрых самаритян. Для гуманистической психологии присутствие и наблюдение стали концепцией, охватывающей все: от молчания, когда вы слышите сексистскую шутку или слышите, как кому-то указывают неправильное направление улицы, до наблюдения за нацистскими карателями, расстреливающими евреев на деревенской площади, до «ничегонеделания» в связи с массовыми убийствами в Руанде, показываемыми по телевидению. Доктор Кларксон, опираясь, по ее словам, на свое политическое сознание южноафриканки и свой опыт клинического психолога, утверждает, что ее книга «Свидетель» посвящена «нашей ответственности за себя и других; нашей неискоренимой экзистенциальной связи с другими и разрушительному эффекту созерцания»[143].

«Свидетель» – непростой термин, его использование уже подразумевает осуждение пассивного или невосприимчивого присутствия. Такие термины, как «наблюдатель», «зритель», «аудитория» и «прохожий», напротив, выглядят как строго нейтральные характеристики. На практике это различие трудно сохранять, и термин «наблюдатель» используется в обоих значениях: «Свидетель – это описательное обозначение человека, который не принимает активного участия в происходящем, когда кому-то другому требуется помощь»[144]. Кроме того, «требование помощи» расширено до «знания, что что-то не так». Использование термина в таком смысле придает ему серьезное значение.

Самые сильные утверждения о присутствии и наблюдении этически значимы, но эмпирически не доказаны: пассивность тех, кто наблюдает, знает и закрывает глаза, становится формой соучастия или одобрения, которая допускает или даже поощряет дальнейшие зверства и страдания. Это касается и обычных бытовых неурядиц, и массовых трагедий истории. Существует постоянный набор того, что Кларксон называет «образцами» или «лозунгами» наблюдателей. Их обоснования аналогичны (как и предсказывает теория) тем, которые используются правонарушителями. Они функционируют аналогичным образом – как подготовка к выходу из сложной ситуации, а затем как ретроспективные оправдания прошлого бездействия. Однако одни и те же слова означают разные вещи для правонарушителя и стороннего наблюдателя. «Ответственность» (как и «отказ от ответственности») подразумевает вину для правонарушителя, но обязанность для стороннего наблюдателя. В списке Кларксон мы встретим множество вариаций «лозунгов»:

Это не мое дело.

Я хочу оставаться нейтральным; Я не хочу принимать чью-либо сторону.

Истина лежит где-то посередине.

Я не хочу раскачивать лодку; Я не хочу поднимать трудный вопрос.

Это сложнее, чем кажется; кто вообще знает, что происходит?

Я не хочу снова обжечься.

Мой вклад не будет иметь большого значения. (Кто? Я?)

Я только выполняю приказы.

Я просто придерживаюсь своего мнения.

На самом деле они навлекли это на себя сами (обвинение жертвы).

Социально-психологические эксперименты имитируют состояние, требующее вмешательства – либо в лаборатории (дым, врывающийся через дверь, крик о помощи), либо в постановочных условиях реальной жизни (сотрудник теряет сознание в поезде метро или инсценирует сердечный приступ на беговой дорожке). Затем варьируют «переменные»: количество присутствующих людей, объявлено ли вознаграждение для наблюдателя или обстоятельства инцидента. Как и во всех подобных экспериментальных работах, многие полученные результаты банальны, противоречивы или имеют ограниченное применение в более сложных социальных условиях. Ниже приводится простой список ситуативных влияний