Ничего нельзя вернуть, ничего невозможно исправить, и многое в ее жизни уже никогда не состоится.

– Ты что такая тихая, Женюта? – спросил муж.

– Мне немного холодно.

А воспоминания все всплывали в голове…

Вот мама пригласила в гости подругу, шумную тетю Наташу. Они пьют чай на кухне, а Женя… нет, не подслушивает, просто тихонько возится в коридоре. И мама вдруг говорит: «Я слишком счастлива, чтобы жить».

Это было за несколько дней до аварии.

После поездки к Главе Жене стало казаться, что она тоже скоро умрет. Что смерть притаилась где-то рядом и не сводит с нее своих каменных глаз. Она тревожилась, представляя себе, как это может произойти и что будет после, но боялась делиться с мужем своими переживаниями. Хуже всего было, что она, пройдя курс психологии в институте, понимала ненормальность своего состояния. «Возможно, я схожу с ума, – думала Женя. – Что ж, ничего удивительного».

И еще она слишком часто думала о Руслане. Хотелось видеть его, говорить, иногда взять за руку. Почему бы и нет, если она все равно скоро умрет…

* * *

Возвращаясь из института, Женя планировала обычный одинокий вечер. Она продрогла от стылой сырости и, чтобы согреться, легла на кровать и закуталась в плед. И неожиданно уснула. Бывает иногда такое, сон будто наскакивает на тебя и утаскивает в свои призрачные владения. И так же внезапно возвращает обратно.

Женя открыла глаза и не сразу поняла, где находится. Почему над головой не высокий потолок с облупившейся местами лепниной, а на стене возле изголовья нет гравюры шестидесятых годов? Только через несколько секунд удалось вспомнить, что она замужем. И живет с мужем в гостинице.

Она лежала в темноте, глядя, как по потолку проплывают светлые пятна, отбрасываемые фарами проезжающих машин, слушала шепот моросящего дождя. Потом различила в соседней комнате шелест страниц и шуршание клавиш ноутбука. Константин уже дома, работает. Надо вставать. Муж, наверное, голоден.

А может быть, позвать его в ее уютное гнездышко? Лежать с ним рядом, свившись в один клубок, греть друг друга теплом и нежностью. А за окном пусть моросит дождь и дует ветер…

В детстве они с братьями играли во львят. Открывали все имеющиеся в доме зонтики, ставили их наподобие палатки и прятались под ними, обнявшись крепко-крепко. Считалось, что они львы в Африке, пережидают в норе (почему в норе?) песчаную бурю, а потом выйдут на охоту. Главным в игре было удивительное ощущение безопасности и близости.

Но ведь пока мужчина не поест, он не способен ни на какие нежности.

Она приготовилась вставать, но тут зазвонил мобильный мужа, и Женя решила подождать. Голос Константина скользил по краю ее сознания, она не вслушивалась, но хотела поймать момент, когда пора будет вставать.

– …крыс у себя не потерплю, – вдруг расслышала она, потому что муж заговорил громче. – Слово «нет» непонятно? Разговор окончен.

Женя очень испугалась! Она мало что поняла из сказанного, но этот тон, ледяной, равнодушный, безжалостный…

Она так мало знает о своем муже, почти ничего! Вдруг настанет день, и он так же заговорит с ней? Да, сейчас она нравится ему. А когда влюбленность закончится? В книгах, написанных мужчинами, говорилось, что она всегда заканчивается. (Женской литературе Женя не доверяла, потому что желаемое там всегда выдавалось за действительное.)

Что будет тогда? Он таким же тоном скажет ей: слово «вон» непонятно? Разговор окончен!

Муж вошел в спальню, и от неожиданности Женя резко села на кровати.

– Проснулась?

Она ответила что-то нечленораздельное, а когда он приблизился, невольно отшатнулась.

– Что с тобой? Ты чего-то испугалась? – Тон был заботливым, от того, страшного, не осталось и следа.

– Мне приснился ужасный сон, – соврала Женя. – А вы так внезапно разбудили…

– Извини.

Он привлек ее к себе, и Женя спрятала лицо на его груди. Искала у него защиты от него же самого? Но в его руках было так спокойно!

Они немного посидели обнявшись и пошли ужинать в кафе, расположенное на том же этаже, что и номер. Заведение на шесть столиков было уютным, домашним. Ни бара, ни музыки, только телевизор в углу. Они оказались единственными посетителями.

В ожидании еды Женя невольно прислушалась к телевизору. Шла передача о моратории на смертную казнь, надо ли его отменять. Гости программы перебивали друг друга, родственники жертв преступлений рыдали, общий гвалт перемежался истеричными женскими выкриками с места. Поймав взгляд мужа, Женя спросила, нельзя ли выключить телевизор. Тот подозвал официанта.

«Зачем люди принимают участие в таких передачах? – думала Женя. – Политики, писатели – понятно, им нужен пиар. А родные жертв?» У нее тоже погибли мать и отчим, но если бы она начала рыдать на всю страну, зная, что на нее смотрят чужие равнодушные люди, она бы предала память мамы, это точно.

Оказалось, ее муж думает так же:

– Отвратительно. Издевательство над людьми, пережившими горе. К чему эта болтовня, которая ничего не решает?

– Может быть, решает?

– Тем хуже! Основа справедливости – беспристрастность. Нельзя заражаться жаждой мести от родственников жертв, проникаться к ним жалостью тоже нельзя.

– А вы поддерживаете мораторий на смертную казнь?

– Да. Не государство дает жизнь, не ему и отнимать. А если родные жертвы не могут смириться с тем, что убийца продолжает жить, пусть тогда мстят сами.

Женя вспомнила, что при первом знакомстве они тоже говорили о мести. Кажется, ее муж изменил точку зрения. Почему?

– Правда, месть не помогает избавиться от ненависти, – после паузы продолжал Долгосабуров, почему-то тема занимала его. – Смириться трудно, простить невозможно, а жить с ненавистью в сердце – ужасно.

Женя пожалела, что начала этот разговор. Ее муж выглядел расстроенным, и она осторожно погладила его по руке.

Он невесело улыбнулся в ответ:

– А ты сама-то что думаешь?

Она пожала плечами:

– Я никогда не чувствовала ненависти к водителю, по вине которого погибли мама и отчим. Я о нем не вспоминаю.

– Он жив?

– После аварии выжил, отделался небольшими травмами, а теперь – не знаю. Наталья Павловна с Михаилом Васильевичем тоже его простили. Они даже ходили в суд и просили, чтоб его не наказывали слишком сурово. Ведь знать, что по твоей неосторожности погибли люди, – уже страшное наказание.

Долгосабуров внимательно посмотрел на нее. Кажется, хотел что-то сказать, но передумал и принялся за еду.

Из полуоткрытой двери курилки Мила с улыбкой наблюдала, как начмед гоняется за Спасским, пытаясь схватить его за локоть и произнести воспитательную речь. Обладай начмед хоть минимальными управленческими навыками, давно бы поняла, что воспитывать Спасского – это все равно что дрессировать кота: можно отдавать только те приказы, которые он сам хочет выполнить.