– Где же она?! – в отчаянии думал Николай Иванович, проклиная своё опрометчивое решение позвать в театр легкомысленную студентку. – Ведь предлагал же забрать её на машине! – сетовал он.

На предложение заехать за ней студентка, однако, отвечала отказом, руководствуясь ей только известными соображениями, и сообщила, что доберётся сама на такси.

Набрав её номер, Гаврилов услышал: «Абонент временно не доступен», после чего про себя воскликнул:

– Да что же это такое?!

Жена Николая Ивановича думала, что он задерживается допоздна на деловой встрече; именно так он представил ей своё отсутствие дома в вечернее время. Начавшись в шесть тридцать, опера должна была завершиться около девяти – девяти тридцати. За полчаса Гаврилов как раз рассчитывал проводить студентку и возвратиться к семье в десять.

Занятый подсчётами времени, необходимого для осуществления своей авантюры, Н. И. заметил, как от потока автомобилей, двигавшихся по проспекту, отделилось жёлтенькое, похожее на лодку такси и причалило к бордюру, включив сигнал аварийной остановки.

Из отворившейся двери показались сначала две ножки, обутые в туфельки, а затем, приподнимая полы пышной юбки, появилась и сама фигурка, которая была изящна, словно сахарное украшение на торте. Голову незнакомки покрывал платок, под которым угадывалась сложная высокая причёска, а на плечи небрежно наброшена была коротенькая шубка из норки.

Неуклюже оскальзываясь и ежеминутно рискуя свалиться, фигурка бросилась по направлению к входу в театр. При этом девушка старалась придерживать платок на голове и одновременно края шубки, готовой вот-вот соскользнуть с обнажённых плеч. От спешки незнакомка, казалось, не замечала ничего вокруг.

Узнав её и улыбнувшись, Гаврилов шагнул ей навстречу и успел поймать за локоть в тот самый момент, когда предательски скользкий обледенелый асфальт всё-таки сделал своё дело: каблук, прочертив линию, взвился в воздух, лишая тело даже того хрупкого равновесия, какое имелось у него до сих пор.

– О, чорт! Это ты! – воскликнула Кристина, почти падая в объятия Николая Ивановича.

Улыбаясь по-детски очаровательно, так что невозможно было уже рассердиться, она произнесла:

– Я опоздала! Извиняться не стану.

Гаврилов поразился тому, как быстро он превратился для неё в «ты»; разговаривая с ним по телефону каких-нибудь два часа тому назад, она обращалась к нему исключительно на «вы». А теперь вдруг это близкое «ты», такое же интимное, как дыхание другого человека возле уха.

– Идём быстрее! – увлекая её за собой, воскликнул он, принимая сближение. – Мы с тобой опоздали настолько, что нас могут уже не пустить.

И они побежали в театр, неизвестно, отчего развеселившись вдруг по дороге, как школьники, которых отпустили с уроков. Миновали суровую старуху на входе, предъявив ей билеты, сдали одежду в гардероб, взяли белый с облезлой позолотой бинокль, чем расположили к себе гардеробщицу, и, уже не слыша брошенное им вслед добродушное «Бегите быстрее, а то не пропустят!», добрались по мраморной лестнице до закрытых тяжёлых дверей на втором этаже, из-за которых, словно прибой, грохотала музыка.

Сидевшая на низеньком пуфе старушка с вязаньем подняла на них пустые глаза, окружённые набрякшими веками. В её жёстких седых кудрях, прибранных пластмассовым гребнем, в старческих складках возле губ, в невидящем взгляде из-под очков, в мелькающих спицах и выползающих из-под них шерстяных петлях присутствовала неумолимость древнегреческой Парки.

– Пустите нас, пожалуйста! – взмолилась спутница Николая Ивановича, и вид её был до того трогателен, что консьержка отвечала ворчливо:

– Проходите уж, ладно.

Проникнув за тяжёлые двери, они оказались как будто бы внутри огромной чёрной трубы, на конце которой ярко светилась сцена с двигавшимися по ней поющими фигурками. Со всех сторон бухал и пиликал оркестр, а в темноте угадывалось море молчаливых сосредоточенных зрителей.

Когда они добрались до места и, возбудив недовольное ворчание среди соседей, устроились в креслах, Николай Иванович наконец-то смог как следует рассмотреть свою спутницу.

Её причёска, в виде башни возвышавшаяся над головой и украшенная бабочками, мелкими цветами и блёстками, казалось, распространяла вокруг себя радужное сияние. Плечи были оголены, грудь волновалась и напирала на тесный и жёсткий лиф; всё платье нежно-кремового цвета напоминало воздушное пирожное, а руки, по локоть затянутые в перчатки, поражали тонкостью и изяществом.

Николаю Ивановичу показалось, что он находится рядом с очень дорогим кондитерским изделием, обсыпанным сахарной пудрой. «Неужели же это всё ради меня одного?» – восхищённо подумал он и, внезапно вспомнив про неотключённый мобильный телефон, полез в задний карман брюк.

– Что ты там ищешь? – шёпотом спросила Кристина.

– Ищу телефон, – отвечал он, извиняющимися глазами поглядев на соседей.

– Он что у тебя, в жопе застрял?

Гаврилов замер и внимательно посмотрел на пухлые детские губы, глянцевые от помады. В ответ на его озадаченный взгляд Кристина от души рассмеялась, как если бы произнесла на редкость удачную шутку.

– Нет, – сказал он, всё ещё думая, что ослышался.

– О, какой он огромный! – притворно ужаснулась она, округляя глаза и прижимая ладошки к щекам, когда телефон наконец-то был вынут. – Такой и в жопе-то не поместится, – и она вновь засмеялась, словно очаровательное и беззаботное дитя.

– Слушай, ты правда сейчас это сказала? – спросил Гаврилов.

– Что?

– Ну, про мой телефон?

В это время на него зашикали со всех сторон. Кристина приложила палец к губам и, отвернувшись, сделала вид, что целиком поглощена оперой.

В антракте она вынудила его отправиться на поиски буфета, несмотря на то, что ему вовсе не хотелось покидать кресла и лишний раз оказываться на виду у публики, рискуя быть узнанным.

По дороге Кристина взяла Николая Ивановича под руку. Он почувствовал сначала, как под локоть ему сунулась острая змеиная морда, протолкалась вперёд, и следом уже всё тяжёлое змеиное тело обвилось вокруг предплечья и повисло на руке ощутимою массой.

Гаврилов было разнервничался – не хватало ещё, чтобы кто-нибудь из знакомых, случайно оказавшись в театре, заметил его в компании студентки, своей причёской и бальным нарядом привлекавшей внимание! Оглядев публику, он, однако, тотчас же и успокоился. Вокруг совсем не было людей его круга или круга его спутницы. Большая часть зрителей принадлежала к пожилой плохо одетой интеллигенции. Молодёжь, если и попадалась на глаза, то производила впечатление чахоточных, страдающих малокровием людей, которые дни и ночи проводят в библиотечной пыли.

Внезапно Кристина, мурлыкавшая до того что-то себе под нос, запела громко, фальшиво и от души. Она шла с ним под руку и вопила, как плохо воспитанный ребёнок, желающий привлечь внимание взрослого: