сказал старик Морис. И двинул мне своей поганой лапищей. Я чуть, блин, на копчик не свалился – он был здоровый сукин сын. И не успел я опомниться, как они с Лапочкой оказались в номере. Они себя вели, как дома. Старушка Лапочка уселась на подоконник. Старик Морис уселся в больше кресло и ослабил галстуки все такое – он был в этой форме лифтера. Ух, как я занервничал.

– Ну, ладно, шеф, выкладывай. Мне надо работать.

– Я сказал тебе раз десять, я тебе ни цента не должен. Я уже дал ей пять…

– Ну-ка, харе заливать. Выкладывай.

– За что я должен отдавать еще пять баксов? – сказал я. Мой голос скакал по всей комнате. – Ты меня разводишь.

Старик Морис расстегнул все свою чертову куртку. А под ней у него был только туфтовый воротничок – ни рубашки, ничего. И здоровое толстое пузо.

– Никто никого не разводит, – сказал он. – Выкладывай, шеф.

– Нет.

Когда я так сказал, он встал с кресла пошел на меня и все такое. Вид у него был ужасно усталый или ужасно унылый. Господи, как я испугался. Помню, я как бы сложил руки. Было бы не все так плохо, так я думаю, если бы я был не в одной, блин, пижаме.

– Выкладывай, шеф, – он подошел прямо ко мне. И повторял одно и то же. – Выкладывай, шеф.

Натуральный кретин.

– Нет.

– Шеф, ты вынуждаешь меня применить к тебе силу. Я этого не хочу, но все к тому идет, – сказал он. – Ты должен нам пять баксов.

– Я вам не должен пять баксов, – сказал я. – Если применишь силу, я заору, как резаный. Всех подниму в отеле. Полицию и все такое, – голос у меня охренеть, как дрожал.

– Ну, давай. Ори, что есть дури. Мне-то, – сказал старик Морис. – Хочешь, чтоб твои родители узнали, что ты провел ночь со шлюхой? Такой мальчик из хорошей семьи? – он довольно четко рассуждал, на свой ублюдочный лад. Правда.

– Оставь меня в покое. Если б ты сказал, десять, тогда другое дело. Но ты отчетливо…

– Ты собираешься отдать, что должен? – он припер меня нафиг прямо к двери. Он почти разлегся на мне, со своим поганым волосатым пузом и все такое.

– Оставь меня в покое. Пошел к черту из моей комнаты, – сказал я. Руки у меня все так же были сложены и все такое. Господи, каким я был придурком.

Тогда Лапочка впервые что-то сказала.

– Эй, Морис. Хочешь, я достану его бумажник? – сказала она. – Он прямо на этом, как там его.

– Ага, достань.

– Оставь мой бумажник в покое!

– Уже достала, – сказала Лапочка. И помахала мне пятью баксами. – Видишь? Я только беру пятерку, что ты должен мне. Я не воровка.

Я вдруг заплакал. Я бы все отдал, чтобы не заплакать.

– Нет, вы не воры, – сказал я. – Вы просто крадете пять…

– Заткнись, – сказал старик Морис и пихнул меня.

– Оставь его в покое, эй, – сказала Лапочка. – Ну же, эй. Мы достали капусту, какую он должен. Идем. Ну же, эй.

– Уже иду, – сказал старик Морис. А сам ни с места.

– Серьезно, Морис, эй. Оставь его в покое.

– Кто кого обижает? – сказал он, сама, блин, невинность. А затем что он сделал, он сильно так щелканул меня пальцем через пижаму. Не скажу, куда он меня щелканул, но было адски больно. Я сказал ему, что он грязный поганый кретин. – Чего-чего? – сказал он. И приложил ладонь к уху, как глухой. – Чего-чего? Кто я?

Я все еще как бы плакал. Я был так взбешен и на нервах и все такое.

– Ты грязный кретин, – сказал я. – Ты тупой лживый кретин, и года через два станешь таким дрищом, которые на улицах клянчат монетку на кофе. Будешь сопли размазывать по всему своему грязному пальто и будешь…

Тогда он мне врезал. Я даже не пытался увернуться или отклониться. Я только почувствовал такой зверский удар в живот.

Я не отключился, ничего такого, потому что помню, как поднял взгляд от пола и увидел, как они двое выходят из комнаты и захлопывают дверь. Я еще пролежал приличное время, примерно как тогда, со Стрэдлейтером. Только на этот раз я думал, что помираю. Правда. Я думал, что тону или вроде того. Беда в том, что я почти не мог дышать. Когда я, наконец, встал, мне пришлось идти в ванную согнувшись, держась за живот и все такое.

Но я ненормальный. Богом клянусь. Где-то на полпути в ванную я начал притворяться, что у меня пуля в кишках. Старик Морис пальнул в меня. Теперь я шел в ванную, чтобы хорошенько залиться бурбоном или вроде того, нервы успокоить и тогда уже всерьез взяться за дело. Я представил, как выхожу нафиг из ванной, одетый и все такое, с пистолетом в кармане, пошатываясь малость. Затем я бы стал спускаться пешком, не лифтом. Я бы держался за перила и все такое, с такой струйкой крови, стекающей с краю рта. Что бы я сделал, я бы спустился на несколько этажей – держась за кишки, оставляя за собой кровавый след – а потом вызвал бы лифт. Как только старик Морис открыл бы дверцы, он бы увидел меня с пистолетом в руке и стал бы орать мне, таким жутким фальцетом, как полное ссыкло, чтобы я оставил его в покое. Но я бы все равно пальнул в него. Шесть раз прямо в его толстое волосатое пузо. Затем я бы выбросил пистолет в шахту лифта – это после того, как я стер бы все отпечатки и все такое. Затем я бы дополз обратно до моего номера и позвонил Джейн, чтобы она пришла и перевязала мне кишки. Я представил, как она держит мне сигарету, пока я истекаю кровью и все такое.

Чертовы киношки. Они тебя могут угробить. Я не шучу.

Я пробыл в ванной около часа, принимал ванну и все такое. Затем вернулся в постель. У меня ушло немало времени, пока я заснул – я даже не устал, – но, в итоге, заснул. Чего мне на самом деле хотелось, так это покончить с собой. Хотелось выпрыгнуть из окна. И я бы наверно так и сделал, если был бы уверен, что кто-нибудь сразу накроет меня, как только я приземлюсь. Не хотелось, чтобы кучка тупых зевак пылилась на меня в луже крови.

15

Проспал я не слишком долго, потому что, когда я проснулся, было только где-то часов десять.