Я выкурил сигарету и сразу проголодался. Последнее, что я ел перед этим, это те два гамбургера с Броссардом и Экли, когда мы поехали в Эгерстаун в кино. Это было давно. Казалось, прошло пятьдесят лет. Телефон стоял совсем рядом, и я начал набирать им, чтобы мне подали завтрак, но я как бы боялся, что мне пришлют старика Мориса. Если вы думаете, что мне до смерти хотелось увидеть его, вы псих. Так что я просто повалялся в постели и выкурил еще сигарету. Я подумал звякнуть старушке Джейн, узнать, не дома ли она уже и все такое, но я был не в настроении.

Что я сделал, я звякнул старушке Салли Хейс. Она училась в “Мэри А. Вудрафф”, и я знал, что она дома, потому что получил от нее это письмо пару недель назад. Я не был без ума от нее, но знал ее не один год. Раньше я по дурости считал ее довольно умной. А почему я так считал, это потому, что она довольно много знала о театре и пьесах, и литературе, и всякой такой фигней. Если кто-то знает об этих вещах, далеко не сразу поймешь, дура она или нет. У меня годы ушли со старушкой Салли. Наверно, я понял бы это гораздо раньше, если бы мы столько не обжимались. Моя большая беда в том, что, если я с кем обжимаюсь, я всегда считаю ее довольно умной. Это нефига никак не связано, но я все равно все время так думаю.

Короче, я ей звякнул. Сперва ответила горничная. Затем – ее отец. Затем подошла она.

– Салли? – сказал я.

– Да – кто это? – сказала она. Пошлая девица. Я уже сказал ее отцу, кто это.

– Холден Колфилд. Как ты там?

– Холден! Я – прекрасно! Как ты там?

– Классно. Слушай. Как ты вообще? В смысле, как школа?

– Прекрасно, – сказала она. – В смысле… ну, понимаешь.

– Классно. Что ж, слушай. Я тут подумал, ты не занята сегодня? Сегодня воскресенье, но в воскресенье всегда идет какой-нибудь утренник. Бенефисы и всякое такое. Не хочешь сходить?

– Я бы с радостью. Прелестно.

Прелестно. Если есть слово, которое я ненавижу, так это прелестно. До того пошлое. Настолько, что я чуть не сказал ей забыть об утреннике. Но мы продолжали трепаться. Точнее, это она. С ней слова не вставишь. Сперва она мне рассказала об одном типе из Гарварда – вероятно, первокурснике, но она, разумеется, не уточнила, – который просто не давал ей нафиг прохода. Названивал ей днями и ночами. Днями и ночами – я чуть не сдох. Затем она рассказала о другом типе, каком-то кадете из Вест-пойнта, который тоже резал себе вены из-за нее. Большое дело. Я сказал ей ждать меня под часами в “Билтморе” в два, и не опаздывать, потому что спектакль, наверно, начнется в два тридцать. Она вечно опаздывает. Затем я повесил трубку. Салли мне как заноза в жопе, но она очень хорошенькая.

Договорившись с Салли, я встал с постели, оделся и собрал сумку. Только перед выходом глянул в окно, проверить, как там поживают все эти извращенцы, но у них у всех шторы были опущены. С утра они являли собой образец приличия. Затем я спустился лифтом и рассчитался за номер. Старины Мориса нигде не было видно. Но я, разумеется, не слишком старался найти его, козла.

Я взял кэб возле отеля, но не имел ни малейшего, блин, представления, куда поеду. Некуда мне было ехать. Было только воскресенье, а домой я не мог ехать до среды – как минимум, до вторника. И мне определенно не хотелось ехать в другой отель, чтобы окончательно свихнуться. Значит, что я сделал, я сказал водителю везти меня на Центральный вокзал. Он как раз недалеко от “Билтмора”, где я встречался с Салли, и что я решил, что сдам мои сумки в один из этих непробиваемых ящиков, от которого дают ключ, а затем позавтракаю. Я как бы проголодался. Сидя в кэбе, я вынул бумажник и как бы пересчитал деньги. Не помню точно, сколько у меня осталось, но не состояние, ничуть не похоже. Я потратил уйму денег за какие-то две паршивые недели. Правда. В душе я ужасный транжира. А что не потрачу, потеряю. Половину случаев я даже как бы забываю брать сдачу, в ресторанах, ночных клубах и все такое. Мои родители просто бесятся от этого. И их можно понять. Хотя отец довольно состоятелен. Не знаю, сколько он делает – со мной он этого никогда не обсуждает, – но полагаю, что очень прилично. Он юрисконсульт корпорации. Эти ребята гребут деньги лопатой. Еще почему я знаю, что он весьма обеспечен, это потому, что он вечно вкладывает деньги в бродвейские постановки. Только они вечно проваливаются, и мама бесится, когда он это делает. Здоровье у нее неважное с тех пор, как умер мой брат Элли. Она очень нервная. В этом еще одна причина, почему мне чертовски не хотелось, чтобы она узнала, что меня опять отчислили.

Когда я сдал сумки в один из этих непробиваемых ящиков на вокзале, я зашел в такую маленькую закусочную и съел завтрак. Завтрак взял вполне приличный для меня – апельсиновый сок, бекон с яйцами, тосты и кофе. Обычно я только пью апельсиновый сок. Я совсем почти не ем. Правда. Поэтому я такой дрищ. Я должен был соблюдать эту диету, когда ешь уйму мучного и всякой фигни, чтобы набрать вес и все такое, но я и не думал. Когда я не дома, я обычно просто ем сэндвич со швейцарским сыром и солодовое молоко. Не так уж много, но в солодовом молоке немало витаминов. Х. В. Колфилд. Холден Витамин Колфилд.

Пока я ел яйца, вошли две этих монашки с чемоданами и все такое – я подумал, они переезжают в другой монастырь или вроде того, и ждали поезда – и присели за стойку рядом со мной. Было похоже, они нефига не знают, куда девать свои чемоданы, так что я их выручил. У них были такие очень недорогие чемоданы – не из натуральной кожи, ничего такого. Знаю, это ерунда, но я ненавижу, когда у кого-нибудь дешевые чемоданы. Ужасно так говорить, но я могу начать ненавидеть кого-то просто оттого, что у них дешевые чемоданы. Была одна история. Одно время, когда я учился в Элктон-хиллс, моим соседом по комнате был этот парень, Дик Слэгл, у которого были такие очень недорогие чемоданы.