— Этого никогда не случится.

— Ты говоришь очень уверенно. — Элоиза тоже хотела бы быть уверенной. Но ведь она с Джоном, а значит, может выдержать что угодно. — Ты всегда во всем уверен.

— Я представляю себе наше будущее. Оно прекрасно. — Джон улыбнулся. — Ты — совершенство. Мы будем счастливы вместе.

— Не считай меня совершенством. Что будет, когда ты обнаружишь во мне недостатки? — Элоиза боялась быть отвергнутой. Она всю жизнь была отверженной, причем не по своей вине. — Что, если я не вписываюсь в твой прекрасный мир без границ?

— Мы все исправим. Вспомни свою преддипломную практику в Испании. Ты с удовольствием занималась исследовательской работой. Вполне возможно, наши миры опять сойдутся. Или мы оба будем идти на компромиссы.

Джон предлагал ей очень много, но она еще не была готова к тому, чтобы обдумать его предложение. Сначала необходимо разобраться с той, старой болью.

— Я говорю не об этом, — сказала Элоиза. — Речь пойдет об ошибке, которую я совершила.

Джон разгладил морщины на ее лбу:

— Ты очень серьезный человек. Я уважаю тебя за то, что ты беспокоишься о моих чувствах, но я уже большой мальчик. Так что не бойся. Говори.

— Я не была вполне откровенна с тобой. — Сердце Элоизы билось так, словно хотело вырваться из груди. — Это серьезнее, чем проблема с моим родным отцом.

— У тебя есть любовник?

— Боже праведный, Джон! — Она вцепилась в его рубашку. — Я целый год думала только о тебе. Ты не оставил места ни для кого другого.

Он усмехнулся:

— Тогда что тебя тревожит?

— Джон, пожалуйста, не шути. Не сейчас. Мне и так трудно. — И Элоиза торопливо продолжила: — После того как мы расстались, я узнала, что беременна.

Его руки разжались, лицо стало каменным.

— У тебя был ребенок, — произнес Джон неестественно глухо. — Наш ребенок.

Элоиза кивнула, глотая слезы. Горе, одиночество, жалость — она вспомнила все. Надо было сразу позвонить Джону. Но она не позвонила, и теперь настал час расплаты.

— У меня был выкидыш.

— Когда?

— Разве это важно? — Ее голос дрожал.

— Я имею право знать, когда, как долго…

Элоиза виновато кивнула. Джон прав. Он имеет право на это и на многое другое.

— На четвертом месяце. Об этом знали только мой врач и мой исповедник.

— Понятно, — только и сказал Джон. Он напрягся, переменил позу, его колени перестали быть уютным прибежищем.

Она все-таки надеялась на понимание… сочувствие… запоздалое утешение…

Элоиза не могла больше сидеть у него на коленях. Он стал холоден как камень. Она встала и сделала шаг назад.

Джон медленно поднялся, засунул руки в карманы.

Ну почему она не подумала о чувствах Джона? Элоиза заставила себя посмотреть ему в глаза и увидела в них отражение ее боли и гнев.

— Я должна была сразу сказать тебе.

— Естественно, должна была! — с яростью крикнул он. — Но не сказала. Потому что тогда я вошел бы в твою жизнь, в твою семью. Куда проще прятаться в библиотеке среди книг.

Элоиза вздрогнула, как от удара ножом:

— Это жестоко.

— Нет. Впервые в жизни я смотрю на вещи реально. — Он метался по комнате, и с каждым шагом отчаяние яснее звучало в его голосе. — Ты говорила, что мечтаешь о нашем общем будущем, но тем не менее скрывала от меня это. Даже когда мы занимались любовью.

— Всего пять минут назад ты уверял меня, что ничто не может нас разлучить.

— Признайся, рассказала бы ты мне о ребенке, если бы не испугалась, что теперь, когда открываются все твои тайны, я сам проникну и в эту? Когда ты добровольно рассказывала что-нибудь о себе? Меня волновало, доверяешь ли ты мне. А теперь я не знаю, могу ли доверять тебе. Не знаю, смогу ли я быть с тобой, если все время вынужден буду гадать, когда ты опять сбежишь. — Джон остановился и пригладил волосы. — Это слишком. Это не укладывается у меня в голове. Мне нужен воздух.

Он опять засунул руки в карманы, словно ему было противно прикасаться к ней, и ушел. Дверь захлопнулась за ним.

Слезинка медленно скатилась по щеке Элоизы, потом слезы хлынули бурным потоком. Она едва могла держаться на ногах.

Весь прошлый год Элоиза была погружена в собственное горе и проблемы и не подумала о том, что мог почувствовать Джон, когда она бросила его. Теперь, еще слыша эхо хлопка двери, она в первый раз поняла, как жестоко с ним поступила.

Элоиза осталась совершенно одна. Гарри сердит на нее за то, что Одри вышла замуж в Вегасе. Одри наслаждается медовым месяцем. Джон бросил ее. Ей не к кому пойти.

Она стояла посреди гостиной. Дом, всегда служивший надежным убежищем, вдруг стал ей ненавистен. В поисках хоть какого-то утешения Элоиза наткнулась на пресс-папье с ракушкой и засохшим бутоном — памятью о ее так мало прожившем ребенке. Что, если бы она разделила свое горе с Джоном?

А теперь — из-за нее — он тоже переживает горе в одиночку.

Элоиза подняла пресс-папье и увидела под ним белую карточку с номером телефона. Дуарте! Может быть, она сумеет уладить хотя бы одно дело? Может быть, сумеет все же доставить кому-то радость?

Джон боялся опьянеть, а братья не переставали наполнять его стакан. Но ведь именно за этим он и приехал в Хилтон-Хед — побыть со своей семьей.

Они сидели на балконе выстроенного на берегу океана особняка Лэндисов. Джон поставил свой стакан на металлический столик. Он еще не оправился после рассказа Элоизы.

Как ни переживал Джон, он все-таки понимал, что на сей раз необходимо объясниться с женой. Если она забеременела год назад, это могло случиться и сейчас. Он не может рисковать и лететь на другой материк, не поговорив с ней.

После ссоры с Элоизой он, пытаясь успокоиться, целый час мчался в машине вдоль берега. Его доверие к ней сильно пошатнулось, однако он решил попробовать еще раз.

Но не застал Элоизу. Ее машина исчезла, чемодан гоже. Она опять убежала от него. И Джон прыгнул в первый же самолет, который доставил его в Южную Каролину.

Себастьян опустил свой стакан:

— Ты должен понять, на что может отозваться ее сердце.

Кайл, нахмурившись, наклонился к брату:

— Марианна вроде бы заставила тебя пойти в какой-то приют для животных?

Себастьян потянулся к стоявшей на столе бутылке:

— К чему ты ведешь?

— Представляю, на что отзывается ее сердце, — передразнил брата Кайл.

Мэтью положил руку на плечо Кайла:

— Идея Себастьяна не так уж плоха.