Новости о взятии Ксеригордона германцами достигли лагеря в Циветоте в начале октября. После этого двое тюркских агентов распространили слух, будто они взяли саму Никею и теперь делили добычу между собой. Как тюрки и ожидали, эта новость переполошила весь лагерь. Бойцы потребовали, чтобы им позволили как можно скорее отправиться в Никею, а султан между тем обстоятельно расставил на дорогах засады. Командиры с трудом сдерживали подчиненных, пока вдруг не стала известна правда о том, что случилось с Рено и его походом. Возбуждение сменилось паникой, и начальники армии устроили совет, чтобы обсудить дальнейшие действия. Петр уехал в Константинополь. Он уже утратил всякий авторитет и рассчитывал вернуть его себе, добившись какой-нибудь важной материальной помощи от императора. Войско тем временем требовало выступить вперед и отомстить за Ксеригордон. Но Готье Неимущий убедил соратников подождать возвращения Петра, который должен был вернуться через восемь дней. Однако Петр так и не появился, а между тем стало известно, что к Циветоту направляется контингент тюрок. Военный совет встретился вновь. Самые ответственные главари — Готье Неимущий, Рено из Бруа, Готье из Бретея и Фульк из Орлеана, а также германцы Гуго Тюбингенский и Вальтер Текский — убеждали сотоварищей ничего не предпринимать до возвращения Петра. Но Жоффруа Бюрель, опираясь на поддержку всего войска, настаивал на том, что было бы трусостью и глупостью не выступить против врага. Ему удалось настоять на своем. 21 октября на рассвете вся крестоносная рать числом свыше 20 тысяч человек вышла из Циветота, оставив только стариков, женщин, детей и больных.

Всего в 3 милях (5 км) от лагеря, где дорога на Никею входит в узкую лесистую долину у селения Дракон, тюрки устроили засаду. Христовы воины шли шумно и беззаботно, во главе их верхом ехали рыцари. Внезапно из леса на них обрушился град стрел, убив и покалечив нескольких лошадей, и, когда те рухнули наземь и сбросили наездников в наступившей неразберихе, тюрки бросились в атаку. Конница, преследуемая тюрками, врезалась в пешие ряды. Многие рыцари храбро бились, но не могли остановить панику, которая охватила христиан. В считаные минуты все войско беспорядочно бросилось бежать по направлению к Циветоту. Там, в лагере, как раз приступали к ежедневным делам. Некоторые старики даже не успели подняться с постелей. Тут и там священники проводили утренние мессы. Посреди всех этих мирных занятий в лагерь ворвалась орда перепуганных беглецов, а за ними по пятам следовал враг. Никто не оказал настоящего сопротивления. Многих воинов, женщин, священников перебили в мгновение ока, так что те не успели сойти с места. Кому-то удалось бежать в близлежащие леса, другие бросились в море, но лишь немногим удалось спастись. Другие защищались, зажигая костры, пламя от которых ветер нес в лицо тюркам. Тюрки пощадили только мальчиков и девочек приятной наружности, а также некоторых пленников, взятых после того, как прошел первый пыл битвы. Их угнали в рабство. Около трех тысяч счастливчиков смогли, в отличие от остальных, добраться до старого замка на берегу моря. Там давно уже никто не жил, в нем не было ни дверей, ни окон. Но беглецы с энергией отчаяния соорудили импровизированные укрепления из валявшихся вокруг досок и укрепили их костями и таким образом сумели отразить атаку врага.

Замок выстоял, но на поле боя к полудню все было кончено. Трупы усеяли землю от перевала Дракона до самого моря. Погибли Готье Неимущий, Рено из Бруа, Фульк из Орлеана, Гуго Тюбингенский, Вальтер Текский, Конрад и Альберт Циммерн и многие другие германские рыцари. Из предводителей уцелели только Жоффруа Бюрель, чья опрометчивость и привела к этой катастрофе, Готье из Бретея, Гийом из Пуасси, Генрих Шварценбергский, Фридрих Циммернский и Рудольф Брандисский, и почти все они получили тяжелые ранения.

С наступлением сумерек одному греку, находившемуся с крестоносцами, удалось раздобыть лодку, и он уплыл в Константинополь, чтобы поведать Петру и императору о битве. Как к новости отнесся Петр, нам ничего не известно, а вот Алексей сразу же повелел отправить к Циветоту несколько военных кораблей с войсками на борту. По прибытии византийской боевой эскадры тюрки сняли осаду с замка и удалились вглубь страны. Уцелевших посадили на корабли и вернули в Константинополь. Их поселили в предместьях города, но забрали оружие[42].

Таков был конец народного Крестового похода. Он погубил тысячи жизней, он заставил императора и его подданных проявить чудеса терпения и научил тому, что одна вера без мудрости и дисциплины не откроет дороги в Иерусалим.

С отъездом Петра Пустынника на Восток в Германии не стихло воодушевление по поводу Крестового похода. Петр оставил там своего ученика Готшалька собирать новое ополчение, и многие другие проповедники и вожди готовились последовать его примеру. Но хотя германцы тысячами отвечали на призыв, они не так сильно спешили оказаться в Святой земле, как французы. Сначала они хотели закончить дела поближе к дому.

Уже несколько веков вдоль торговых путей Западной Европы существовали еврейские поселения. В них жили евреисефарды[43], чьи предки рассеивались из средиземноморского региона на всем протяжении «темных веков». Они поддерживали связь с единоверцами в Византии и арабских странах и таким образом могли играть немаловажную роль в международной торговле, особенно в торговле между мусульманскими и христианскими странами. Запрет на ростовщичество в странах западного христианства и строгий контроль над ним в Византии открыл перед евреями широкие возможности для основания ссудных лавок по всему христианскому миру. Их искусство и давние традиции позволили им стать и выдающимися врачевателями. За исключением вестготской Испании далеких веков, на Западе они никогда не подвергались жестоким гонениям. Они не имели гражданских прав, но светские, равно как и церковные, власти охотно брали под свое крыло столь полезных членов общины. Короли Франции и Германии всегда старались подружиться с ними, архиепископы великих рейнских городов выказывали им особое благоволение. Но крестьяне и бедные горожане, которые все сильнее нуждались в деньгах по мере того, как денежная экономика сменяла прежнюю экономику взаимных услуг, все больше и больше задолжали ростовщикам и вследствие этого испытывали к ним все большую неприязнь, тогда как евреи, не имея законных гарантий, повышали процентные ставки и извлекали непомерную прибыль везде, где только позволяло им благосклонное отношение местной власти.