в качестве базы для нанесения воздушных ударов по Кильскому каналу. Не ограничиваясь одними лишь планами, он создал подконтрольное себе формирование для сухопутных операций – дивизию морской пехоты, а также знаменитое криптоаналитическое бюро, больше известное по номеру помещения, где оно располагалось – «Комната 40». Когда в начале сентября Китченер попросил коллегу взять на себя организацию воздушной обороны страны, он тут же согласился. Черчилль первым среди членов британского правительства пересек во время войны Ла-Манш и принялся изучать фортификационные заграждения. Он стал брать слово и активно выступать, пытаясь передать часть своего задора окружающим. В целом его выступления ждали и воспринимали хорошо. Но бывали случаи, когда увлекшись, он произносил фразы, которые вызывали возмущение и негативно влияли на его реноме. Например, 21 сентября на партийном митинге в Ливерпуле, посвященном мобилизации, он выступил с речью, в которой заявил: «Если немецкие корабли не выйдут на честный бой, их выкурят как крыс из нор». По мнению короля, подобные фразы «недостойны министра». Словно в отместку зазнавшемуся политику на следующий день немецкая подлодка потопила три броненосных крейсера, о чем уже упоминалось выше. Не считая этих эпизодов, Черчилль был счастлив оказаться под лучами рампы. Он сам воспринимал себя не иначе как творца истории. «Боже мой! – восклицал он. – Это же живая история! Все, что мы говорим и делаем, будет прочитано тысячью поколениями, подумайте об этом!»{113} Вскоре ему представилась возможность стать одним из главных действующих лиц разыгрываемой драмы.

В первых числах октября немецкие войска планировали отрезать Антверпен, где в тот момент находилось бельгийское правительство. Узнав о планах бельгийцев оставить город, Китченер испугался, что противник сможет занять побережье и захватить стратегически важные для британцев Дюнкерк и Кале. Черчилль как раз собирался ехать в Дюнкерк. По согласованию с военным министром и главой Форин-офиса (Асквит в этот момент находился в Уэльсе и был недоступен) он предложил лично отправиться в Антверпен, чтобы убедить бельгийцев продолжить сопротивление. Проведя 3 октября переговоры с премьер-министром Бельгии, Черчилль решил задержаться в Антверпене. Боевой дух местных войск оставлял желать лучшего, и он надеялся своим присутствием поддержать защитников до прибытия подкрепления – дивизии морской пехоты. На третьи сутки он телеграфировал Асквиту, попросив освободить его от руководства Адмиралтейством и дать ему воинское звание, которое позволило бы принять командование всеми силами, участвующими в обороне города. Когда премьер зачитал эту телеграмму членам правительства, комнату заседаний заполнил «гомерический хохот». Только Китченер подтвердил свою готовность присвоить Черчиллю звание генерал-лейтенанта. Но Асквит остановил фельдмаршала. Ему не понравилась идея, чтобы бывший гусарский лейтенант командовал двумя генерал-майорами. Кроме того, он хотел, чтобы Черчилль продолжил руководство ВМФ. Было решено в оперативном порядке направить в Антверпен срочно сформированный IV корпус генерал-лейтенанта Генри Роулинсона (1864–1925), но тому нужно было время для отправки подкрепления на место. Тем временем немцы усилили обстрел городских укреплений. Черчилль счел неправильным покидать Антверпен в столь критический момент. Пренебрегая личной безопасностью, под разрывами шрапнели он стал вдохновлять солдат и руководить обороной города. Вечером 6 октября в Антверпен прибыл генерал Роулинсон. На последовавшем Военном совете бельгийское руководство выразило сомнение в возможности продолжения обороны, несмотря на приближающееся подкрепление в 40 тыс. человек. Черчилль пытался их переубедить, но безуспешно. Передав командование Роулинсону, он оставил город и через Остенде и Дувр вернулся 7 октября в Лондон. На следующий день защита Антверпена была признана нецелесообразной и направлявшийся на помощь контингент был остановлен. 10 октября Антверпен пал. Немцы вошли в город{114}.

Что это было – эксцентричное поведение потерявшего связь с реальностью политика или героическое поведение патриота, рисковавшего жизнью ради спасения ситуации в одиночку? И то и другое одновременно. Черчилль руководствовался лучшими побуждениями – осознавая критичность положения, он решил действовать. И его действия с минимальными потерями (в результате обороны погибло всего 57 человек) подарили британской армии шесть бесценных дней для возвращения на побережье Ла-Манша и перегруппировки сил во Фландрии. Другое дело, что театральность и безрассудное по отношению к собственной безопасности и репутации поведение вызвали смех у одних и нарекания у других, лишь еще больше убедив окружающих в ненадежности первого лорда и его неискоренимом желании воевать. Даже Клементина считала, что в этом эпизоде «чувство меры изменило Уинстону». В дальнейшем она будет всегда неодобрительно отзываться об этом происшествии. Ее понять можно. В тот момент, когда супруг рисковал собой, она рожала третьего ребенка, появившегося на свет в самый разгар событий – 7 октября. Черчилль также, и в своих мемуарах (1923 год), и в одной из своих статей (1931 год), будет выражать удовлетворение тем, что его просьба о командовании была отклонена. Хотя какая-то неудовлетворенность все равно останется. «Я завидую вам, вы делаете то, что я всегда хотел – командовать в сражении великими победоносными армиями, – скажет он во время Второй мировой войны фельдмаршалу Гарольду Александеру (1891–1969). – Я подошел к этому лишь однажды близко в годы Великой войны, когда командовал войсками в Антверпене. Я считаю, что оно могло стать моей огромной возможностью»{115}.

Несмотря на томление Черчилля по сухопутным кампаниям, его карьера в начале войны была связана с флотом. В конце октября в Адмиралтействе произошли серьезные кадровые изменения. Из-за усиления антигерманских настроений в отставку был вынужден подать принц Баттенберг. В своем прощальном письме Черчилль заметил, что «в большом долгу» перед адмиралом и «испытывает боль от прекращения трехлетнего сотрудничества»{116}. В глубине души он переживал меньше, считая, что флоту необходим более активный и сильный первый морской лорд. Место Баттенберга занял адмирал флота «Джеки» Фишер. Это было неудачное решение. Не только потому, что адмиралу шел 74-й год и его гениальность теперь все больше вырождалась в безумие. И не потому, что два основных руководителя Адмиралтейства придерживались несовпадающих стилей работы и разных распорядков дня (Черчилль работал допоздна и шел спать незадолго до пробуждения своего зама). Ошибка заключалась в том, что они оба были сильными личностями, напоминая двух примадонн на одной сцене, которые успокоятся только после того, как своей ссорой сорвут спектакль и разрушат свои карьеры. Фишер был опытным игроком в борьбе за власть. Он умел произвести впечатление, очаровав в свое время таких лидеров, как Гладстон и Гарибальди, а также находился на хорошем счету у королевы Виктории и ее сына короля Эдуарда VII. Он знал, как себя вести с властями предержащими, занимая пост главного моряка при четырех первых лордах и легко управляя своими руководителями. Но Черчилль оказался ему не по зубам. «Он всегда меня переубеждает», – жаловался адмирал{117}. Но и со стороны Черчилля эти триумфы в противостоянии воли были пирровыми победами. Не привыкший проигрывать, Фишер злился и впадал в истерику, написав свое первое заявление об отставке уже спустя два месяца после возвращения в Адмиралтейство. Тогда Черчилль уговорил его остаться. Проблему это не решило, и неровные отношения с первым заместителем сыграли негативную роль в планировании и реализации следующей крупномасштабной операции.

К концу 1914 года стало очевидно, что европейский театр военных действий превратился в кровавый тупик, когда мало-мальское продвижение вперед давалось ценой больших потерь и быстро компенсировалось контрнаступлением. «Разве нет других альтернатив, кроме как посылать наши армии жевать проволоку во Фландрии?» – задавал Черчилль риторический вопрос премьер-министру в конце декабря 1914 года{118}. Сам он предлагал разные варианты выхода из тупика от захвата датского острова Борнхольм и совместной операции с русской армией по захвату Кильского канала с последующим вторжением в Померанию и движением на Берлин до захвата немецкого острова Боркум с организацией на нем