теплый коричневый кожаный жилет, непромокаемые ботинки разных моделей, перископ, спальный мешок из овчины, брюки цвета хаки, коричневые теплые кожаные перчатки, носки, лицевые и банные полотенца, сигары, продукты питания: сардины, шоколад, мясные консервы, отварную солонину, сыр стильтон, ветчину, сухофрукты и бренди, а также маленькие томики Роберта Бёрнса и Уильяма Шекспира. Супруге Черчилль советовал не зацикливаться на экономии, «держи достаточно прислуги, принимай гостей выборочно и время от времени позволяй себе развлечения». Понимая, что недолог час его возвращения в политику, он призывал Клементину «культивировать отношения», «держать связь с правительством, с друзьями и псевдодрузьями», «представлять меня в их кругу», «не упускать нить событий», «сообщать мне, что видишь». Все «это очень важно, ситуация может измениться в любое время», а «я не хочу чувствовать себя забытым», – писал он ей{130}.

В начале марта Черчилль посетил Лондон. Он выступил с речью в парламенте и задумался о возвращении в политику. В качестве союзника Черчилль выбрал себе не кого-нибудь, а адмирала Фишера. «Без меня Фишер станет катастрофой, только я умею обращаться с ним», – объяснял он супруге. Клементина не разделяла выбор мужа. «Не трогайте моего супруга! – отчитала она старого адмирала. – Вы уже однажды сломали ему жизнь, оставьте его в покое!» Она вообще была против столь быстрого зигзага между военной и политической карьерой, обоснованно опасаясь, что ее мужа, который всего два месяца назад принял командование батальоном, обвинят в непоследовательности и оппортунизме. «Чтобы быть великим, твои поступки должны быть понятны простому народу, – объясняла она. – Твое стремление пойти на фронт понять легко. А вот желание вернуться требует объяснений». Черчилль колебался. Он четыре раза менял свое мнение, то направляя Асквиту заявление об отставке, то отзывая его. В итоге он решил вернуться на фронт. Служба продлилась недолго. После объединения в мае 6-го и 7-го батальонов, вошедших в состав 45-й бригады 15-й (шотландской) дивизии, Черчилль покинет ряды вооруженных сил. На этот раз окончательно{131}.

Год прошел с тех пор, как Черчилля выгнали из Адмиралтейства. Время должно было залечить раны перенесенных переживаний. Но по злой иронии, они стали ныть еще сильнее. Его возмущало, как бездарно осуществляется управление войной. «Мертвая рука тяжело лежит на нашем доблестном флоте, а они еще и целуют ее», – писал он Фишеру. «На повестке дня летаргия и инертность, – жаловался он своему шурину Уильяму Хозье (1888–1921), – Ни планов, ни инициатив, никаких усилий на пользу общему делу». Больше всего Черчилля раздражали бессилие и неспособность что-либо изменить. «Я страдаю от невозможности применить свои знания и опыт, – признавался он близким. – Поворот колеса может мне снова предоставить власть, но пока я пребываю в отвратительной праздности. Это самый тяжелый период моей жизни». Лучше всего состояние отвергнутого политика в этот период передает его портрет, написанный сэром Уильямом Орпеном (1878–1931) и самый любимый у нашего героя. Если Клементина считала работу Орпена «самой честной» из всех, ее супруг полагал, что художнику удалось воссоздать на холсте не только образ «очень несчастного человека», но и показать «его душу». Проблема Черчилля была в том, что, даже признавая присущие ему неординарные способности, его по-прежнему считали ненадежным. «Лично мне он симпатичен, но ему совершенно нельзя доверять, как нельзя было доверять его отцу», – отмечал член Консервативной партии Эдуард Стэнли 17-й граф Дерби (1865–1948){132}.

Черчилль не случайно говорил про «поворот колеса». Очередной кризис и уход Асквита могли все изменить. Оставалось только ждать. Причем недолго. В декабре 1916 года из-за конфликта в отношении руководства новым коллегиальным органом управления войной – Военным комитетом Ллойд Джордж, занимавший после безвременной кончины Китченера (погиб в июне 1916 года на подорвавшемся на мине крейсере, который следовал в Россию) пост военного министра, подал в отставку. С ним в отставку ушли и лидеры тори. Разразился кризис, приведший к падению Асквита и формированию нового коалиционного правительства под руководством Ллойд Джорджа. «Валлийский колдун», как иногда называли нового премьера, был благожелательно настроен по отношению к старому коллеге. Но сопротивление тори оказалось слишком сильным для возвращения Черчилля в правительство. Пытаясь убедить лидера консерваторов Эндрю Бонар Лоу (1858–1923), Ллойд Джордж объяснял, что когда имеешь дело с такими неординарными личностями, как потомок герцога Мальборо, всегда приходится задавать себе вопрос: «Он более опасен, когда на твоей стороне или против тебя»? «Я бы предпочел, чтобы он всегда был против нас», – отрезал Бонар Лоу{133}.

В марте 1917 года был опубликован доклад Комиссии по Дарданеллам. Черчилль остался не удовлетворен вердиктом, считая, что Комиссия не стала рассматривать подробно обвинения, которые были выдвинуты лично против него. Но в целом на него не возлагали никакой вины, и это был хороший знак, дававший возможность дальше прогревать тему возвращения в правительство. В мае Черчилль успешно выступил на закрытой сессии Палаты общин, продемонстрировав свое мастерство оратора и напомнив о себе как о государственном деятеле. Ллойд Джордж лишний раз убедился, насколько опасно иметь такую фигуру на противоположной стороне ринга. Но он был заинтересован в Черчилле и по другой причине. «Мне нужен человек, который будет помогать, подбадривать и поддерживать, а не являться с унылым видом и говорить, что все плохо», – объяснял он свои мотивы секретарю{134}. В июле Ллойд Джордж смог преодолеть сопротивление тори, назначив Черчилля министром вооружений. В соответствии с традицией кандидат должен был подтвердить свое право заседания в Палате общин победой на дополнительных выборах, что и было сделано. Новоиспеченный министр набрал в Данди 7302 голоса против 2036 у оппонента.

Основная задача Черчилля на новом посту состояла в обеспечении армии необходимым количеством орудий и боеприпасов для того, чтобы она могла беспрепятственно крушить противника. В целом Черчилль успешно справился с ответственной миссией. Хотя не все шло гладко. Приходилось решать трудовые споры, а также бороться с коллегами за ограниченные ресурсы. Особенно тяжело было с Адмиралтейством, которое превратилось в королевство в королевстве со своими правами, поставщиками, стройками и приоритетами. Также Черчилль сражался и за человеческие ресурсы, без которых невозможно было организовать производство, но которые требовались армии для восполнения понесенных потерь. Причем не всегда ему удавалось отстоять своих людей, которых забирали на фронт, вынуждая вносить экстренные изменения в рабочий процесс, поскольку объемы и цели никто не отменял. Несмотря на то, что пост Черчилля был связан с управлением боевыми действиями, он занимал в иерархии невысокое место, не имея возможности принимать участие в выработке стратегических решений. Чтобы не дразнить тори, Черчилль предпочитал на заседаниях хранить молчание, высказывая свою точку зрения в пространных меморандумах, которые регулярно направлял премьер-министру. В основном они оставались без ответа, хотя это не означает, что они не оказывали влияние на Ллойд Джорджа. Также Черчилль компенсировал свое положение частыми поездками во Францию, лично общаясь с командующими на местах и установив хорошие отношения с союзниками. У него даже появилась персональная ставка, что говорило о его положении и уважении к нему со стороны нового главкома Дугласа Хейга (1861–1928).

Черчилль считал, что Первая мировая является «войной техники и умов», и основная проблема сводится к недопониманию между учеными и военными – первые «знают свои возможности, но не знают, что нужно изобрести», вторые «должны знать, что им нужно» и могли бы обратиться к ученым, «если бы только знали, на что те способны». «Машины спасают жизнь, – убеждал он своих коллег. – Мозги могут сберечь кровь. До тех пор, пока не будут созданы необходимые машины, я не представляю, как мы избежим повторения бессмысленного и