Лариса хватанула ртом воздух, но не смогла выдавить ни слова. Она испугалась, ведь это палата из ВИП-сектора, и за скандал с платными пациентами можно лишиться места.

– Браво! – зааплодировал Салтан, когда за ней закрылась дверь. – Ты мне такая больше нравишься!

– Какая такая?

– У-ух какая!

Марьяна правильно поняла его и расстроенно проговорила:

– Я не хочу быть стервой.

– Мир такой жестокий. Не будешь показывать зубы, заклюют.

– Я знаю. Есть опыт.

– Вилен?

– И ты тоже!

– Ты показала мне зубы, – выразительно провел рукой над своей раной Салтан, – а теперь должна выйти за меня замуж.

– Об этом поговорим завтра… Если доживешь до утра.

Марьяна смотрела на него так, что ему вдруг стало по-настоящему страшно. Что, если она действительно отравила его?

Он порывисто схватил ее за руку.

– Пусти! Мне больно!

– Извини!

– Не травила я тебя! – Марьяна смотрела на него так, как будто собиралась показать язык. – Что, страшно стало?

– Ты умеешь жалить.

– Хочешь согреть змею на своей груди?

– Хочу!

Марьяна долго смотрела на него холодным взглядом, потом слегка улыбнулась:

– Знаешь, а с тобой интересно!

– А чем я плох?

– Ну, не хуже других… Только я всегда буду любить Трофима.

Салтан скривился как от зубной боли.

– Ты должен смириться с этим… Или отпустить меня.

Он покачал головой. Не отпустит он Марьяну – ни за что и никогда.

А Трофима он грохнет. Встанет на ноги, приберет к рукам Марьяну и запустит карательную машину. Торопиться не будет. Дождется, когда Нестор успокоится, за Марьяной понаблюдает. Может, она сама вскоре разлюбит Трофима. Поймет, что лучше Салтана никого нет, и разлюбит.

А если разлюбит, с Трофимом все равно нужно кончать. Он ведь на самом деле может сорваться с цепи и жестоко покусать. Через тех же ментов…

– О чем ты думаешь? – настороженно спросила Марьяна.

– О нас.

– Хорошее или плохое?

– Про нас я могу думать только хорошее.

– Думай. А я пойду. – Она поднялась со стула.

– Поздно уже.

– Хочешь, чтобы я осталась?

– Хочу!

– Останусь. Но только после свадьбы… Все после свадьбы… До свадьбы! Будь здоров!

Салтан пытался остановить ее, но она твердым шагом вышла из палаты.

Тепло в кабинете у начальника оперчасти, с утра пахло кофе и свежими булочками, так хорошо здесь, что и уходить не хочется. Да Трофима никто и не гнал отсюда. «Кум» сидел за столом, занимаясь своими делами, а он все писал. Как Лежень попал к нему в карцер, как они пили самогон, как он потом лег спать, как проснулся и увидел труп. Объяснение можно было уложить на одной странице крупным шрифтом, а Трофим исписал уже пять листов. Он тянул время, чтобы как можно позже попасть в карцер. Не важно, сколько времени он проведет здесь, по-любому штрафной срок у него закончится завтра.

– Ну, долго ты там? – спросил грузный мужчина с припухшим, землистого цвета лицом.

– Еще чуть-чуть!

– Сюда давай!

«Кум» забрал у него бумагу, пробежался по строчкам и сердито спросил:

– У тебя рука или куриная лапа?

Трофим усмехнулся про себя. На то и был расчет. Один первую половину дня пишет, другой вторую – читает.

– Почерк такой.

– Это не почерк, это каракули… – Майор Пухов отложил в сторону писанину. Взял со стола пачку «Мальборо», вынул сигарету, закурил. Трофиму предлагать не стал, хотя он бы не отказался. – Значит, Лежнев сам в своей блевотине захлебнулся?

– Сам.

– А ты где в это время был?

– Спал.

– Где?

– Ну, на Канарах, где ж еще?.. В смысле на камерных нарах.

– Нары были пристегнуты к стене. Один лежак только был. На нем спал Лежнев. Ты что, в обнимку с ним спал?

– Нет, стоя спал.

– Как лошадь?

– Как лошадь… Я теперь знаю, почему лошади стоя спят. Так теплее. Мышцы напряжены, поэтому теплее… В карцере дуба можно дать.

– А не надо было туда попадать. Мышцы у него напряжены, – хмыкнул «кум». – Сказал бы я, какие мышцы тебе напрягут, если узнают, с кем ты в обнимку спал.

– Я стоя спал.

– Лежень к тебе не просто так зашел, самогон принес. Задабривал, да?

– Спасибо пришел сказать. За то, что я за него подписался…

– Плохи твои дела, парень. За Лежня ты подписался, а что у вас там под самогоном было, никто не знает. Слухи гулять пойдут. А слух, он ведь и до правды догуляться может…

– Братва разберется, – буркнул Трофим.

– Разберется. Да поздно будет. Да ты не колотись, Трофимов! Никто ничего не узнает. Сам должен понимать, я с нарушениями бороться должен, а не разводить их… Лежень к тебе не за пряниками приходил, так ведь? Мы же знаем, чего он от тебя хотел.

– Чего?

– Склонял он тебя… Кого там грохнуть надо было?

– Грохнуть?

– Да, Трофимов, затупил ты. Ну, сказал бы сразу все, и я бы от тебя отстал. Нет, темнишь, изворачиваешься… Слушай, а может, тебя в камеру к Костяку бросить? Мы его в другую камеру переводим, и тебя туда, хочешь?

– А почему к Костяку?

– А к кому, к Дауду? Ты же его завалить должен был?

– Я?! – Трофим физически почувствовал, как его и без того задубевшая душа покрывается коркой льда.

– Ты!

– Не должен был…

– Что ж, так и запишем… – Майор взял ручку и что-то черкнул в своем блокноте. – К сотрудничеству с администрацией не склонен… Знаешь, что это значит?

– Что?

– А то, что не нужен ты здесь никому. Бесполезный груз, балласт. А балласт, сам знаешь, сбрасывают… Этап скоро будет, большой этап, а у нас битком все забито. Места высвобождать нужно. Мы тебя к Дауду отправим. Пешком. А обратно тебя вынесут вперед ногами… Или склонен к сотрудничеству?

– Нет.

– Тогда балласт… А то, что Лежень тебе Дауда заказал, мы и так знаем.

– Не заказывал он мне никого! – упрямо мотнул головой Трофим.

– Ты идиот? – Пухов с усмешкой крутнул пальцем у виска. – Я же говорю, мы все знаем. Работа у нас такая – все знать.