КАМЕНСКАЯ

День выдался пасмурный и оттого темный и какой-тогрустно-тихий. Словно и нерабочий, настолько малолюдны были улицы,расположенные между Казанским вокзалом и Елоховским собором. Тело мужчины бездокументов было обнаружено во 2-м Басманном переулке, метрах в пяти от поворотана Новорязанскую улицу.

Переулок, на взгляд Насти, был совершенно выдающимся с точкизрения удобства для преступников. В конце его располагался троллейбусный парк,и не вышедшие на линию машины, вместо того чтобы мирно спать на территориипарка, отчего-то стояли вдоль тротуара, создавая своеобразные баррикады по обестороны проезжей части. Таким образом люди, идущие по Новорязанской, мало чтомогли видеть из происходящего во 2-м Басманном. А если добавить к этому, чтоздания в переулке были нежилыми, то надеяться на свидетелей было бынеоправданным оптимизмом. Угловой дом под номером 21 тоже был нежилым и вообщенаходился на ремонте, а за ним располагался замечательный дворик, который побезлюдности мог спорить разве что с пустыней Гоби. В нем стояли двафургона-прицепа, на одном из которых красовалась упоительно грамотнаяпредупреждающая надпись «Стопов поворотов нет». Судя по некоторым видимымпризнакам, пустынность дворика не оставалась незамеченной теми, кто изнемог впоисках ближайшего туалета.

Зарубин оделся явно не по погоде и теперь беспрестаннопоеживался и подпрыгивал, чтобы согреться. Насте, наоборот, было тепло и уютнов пуховой куртке с застегнутым высоко на горле воротником, и она с нескрываемымсочувствием поглядывала на малорослого Сергея, который напоминал несчастноговоробышка.

– Х-хочешь, ф-фокус покажу? – предложил он, клацаязубами от холода.

– Валяй.

Зарубин набрал в грудь побольше воздуха и заорал:

– Помогите!

Настя испуганно схватила его за руку.

– Ты что, очумел? Сейчас народ набежит.

– Посмотрим, – глубокомысленно заявил оперативники усмехнулся, скривив замерзшие губы.

Народ не набежал. Через пять-семь секунд на углу появилсямужчина, шедший по Новорязанской улице в сторону вокзала. Он кинул рассеянныйвзгляд в переулок, скользнул глазами по Насте и Сергею и невозмутимопрошествовал дальше.

– Отсюда кричали, я тебе точно говорю, –послышался возбужденный девичий голос с той стороны, куда удалилсяпрохожий. – Из переулка. Пошли быстрее.

Зарубин потянул Настю за руку.

– Давай сюда быстренько, – шепнул он, увлекая ее впространство между двумя стоящими троллейбусами.

Голоса приблизились.

– Да нет здесь никого, тебе показалось. Видишь,пусто, – теперь говорил юноша.

– Но кричали же…

– Ну пошутил кто-то. Ты что, не понимаешь? Три вокзаларядом, шпана всякая шляется, алкаши, бомжи. Напились и орут. Пойдем.

Парочка тоже удалилась. Больше не подошел никто. Зарубинвышел на тротуар и многозначительно ткнул пальцем в воздух.

– Поняла, Настасья Павловна? И так здесь всегда.Спрятаться можно хоть во дворик, хоть между троллейбусами, если пожар. А можнои вовсе не прятаться, а спокойно выйти на Новорязанскую и пойти в соборпомолиться за упокой души невинно убиенного. Покойничек тут не меньше полуторачасов пролежал, пока его не нашли.

– А кто нашел? – поинтересовалась Настя.

– Те, кто до сортира не добежал, – хмыкнулСергей. – Поздненько ввечеру.

Снимки посмотришь?

– Откуда у тебя? – удивилась Настя. – Неужелиу вас эксперты такие добрые?

– Добрых экспертов не бывает, бывают сообразительныеопера. Кто может мне запретить пользоваться собственным фотоаппаратом?

– Когда ж ты успел и пленку проявить, и фотографиинапечатать? Ночью трудился?

– Ну прямо щас, – фыркнул он, – бегом бежалночью-то не спать. Тут в десяти минутах ходьбы магазин «Кодак», за полчаса вседелают. Пока ты сюда ехала, я им пленку сдал. На, любуйся.

Настя, сгорая от любопытства, схватила пакет с фотографиями.На цветных глянцевых снимках запечатлено тело мужчины, лежащего лицом вниз. Онанедоуменно подняла глаза.

– Слушай, неужели такие приличные мужики ходят поулицам без документов?

– С чего ты взяла, что он приличный?

– Одежда… Не рвань, не старье. И волосы постриженыаккуратно. Может, он живет где-то поблизости и выскочил на минутку вмагазин? – предположила Настя.

– Ты, прежде чем выдумывать, остальные снимки посмотри.Тогда у тебя вопросов еще больше будет, – пообещал Зарубин, дуя на руки.

На других фотографиях тело уже перевернули, и можно былоразглядеть лицо.

Чисто выбритое, отечное, болезненное, оно никак не моглопринадлежать человеку, ведущему здоровый образ жизни. Да, верно говорят, как ниодевайся, а вся твоя жизнь на лице написана, даже если ты уже умер.

Вот еще одна фотография. Лежащая на земле записка, рядом сней денежные купюры. Три по сто долларов. Текст записки предельно лаконичен:«Это деньги на мои похороны. Надеюсь, вы постесняетесь их присвоить». Буквыкрупные, округлые, стоящие отдельно одна от другой.

– Ничего себе! – протянула Настя. – Это какже понимать? Совершенно одинокий бездомный бродяга чистенько оделся, побрился,помылся и пошел за смертью, словно за сигаретами в киоск? Если бы у него былдом и семья, он не носил бы деньги на похороны с собой. Согласен?

– Угу, – буркнул Сергей, высунув нос из сложенныхладоней. – Ты дальше смотри, там немного уже осталось.

На последних фотографиях крупным планом были изображеныигрушечные рыбка и человечек. При этом человечек был наполовину засунут рыбке впасть, только ноги наружу торчали.

– А этот шедевр монументальной скульптуры находилсянепосредственно на теле усопшего, – прокомментировал Зарубин. – Все,Настасья, если ты насмотрелась на место происшествия, пошли куда-нибудь, а то япрямо сейчас сдохну от холода.

Через три минуты они уже пили нечто горячее под высокопарнымназванием «кофе черное» в крошечной забегаловке, расположенной тут же рядом.Столов в забегаловке не было, их заменяла тянущаяся по всему периметрупомещения панель. Предполагалось, что посетители, взяв у стойки свою еду, могути постоять, причем стоять они будут лицом к стене, а друг к другу либо спиной,либо в лучшем случае боком. Что ж, может, оно и неплохо. Кроме продавца, Настии Зарубина, здесь не было ни души. Отпив несколько глотков из пластиковогостакана, Сергей вновь подошел к прилавку и стал изучать меню.

– Съем-ка я, пожалуй, пару сосисок с жареной картошкойи салатик, какой тут у тебя посвежее, – обратился он к стоящему заприлавком чернявому пареньку.