С ходу передовые Т-26, за ними Т-28 заезжают на мост, переезжают его. По радио даю приказ остановиться, обследовать мост. Несколько человек осматривают полотно и пролетные строения, промежуточные и концевые опоры, обратную сторону полотна, места сопряжения с грунтом. Проводов и закладок взрывчатки не выявлено. Оставив два Т-28 и два тяжелых Т-35 для охраны моста, оставшимися силами движемся вперед, оставленного заслона должно хватить – одни только Т-35 своими пятью башнями способны создать целую стену огня. Километр, пять километров, шесть километров – удары орудий становятся слышны вдали, идем на звук, канонада ширится – это танковые орудия. Идет бой. Поворот дороги, поле, видны становятся развернутые в линию «Валентайны» и «Самоа», часть полувкопана, спрятана за земляными укреплениями, оттуда ведут они огонь по медленно ползущим вдалеке по полю T-III. Развертываемся в линию, с ходу с дистанции семисот метров – бронебойными – по «Валентайнам», подкалиберными – по тяжелым, неуклюжим «Самоа». Несколько залпов уходят на пристрелку, дистанция сокращается, прямой наводкой летят снаряды, загорается один «Валентайн», другой; попытавшись развернуться, на развороте два «Самоа» получают снаряды 76-миллимитровых орудий от Т-35 в бортовую часть корпуса. В несколько минут подбиты и сожжены все танки с белыми орлами на башнях. Сбавляем ход, вдалеке – медленно ползущие, сближающиеся с нами T-III. Останавливаемся, даю приказ стрелку-радисту выйти в эфир на открытой волне.

– Внимание, внимание. Я командир передового отряда танковых сил РККА. Вызываю на связь старшего офицера танковой группы германских вооруженных сил.

Треск и шум в эфире. Повторяю вызов второй и третий раз. Шум и треск, повторяю снова и снова. Только через несколько минут – уверенно покрывающий шум и треск ровный, размеренный голос.

– Внимание, внимание. Я – командир ударной танковой группы германских вооруженных сил, полковник Риттер фон Тецлаф. Прошу для связи перейти на волну шестнадцать-тридцать пять.

– Понял вас, перехожу на волну шестнадцать-тридцать пять.

Шум в эфире, потрескиванье, шипенье.

– Внимание, я полковник Риттер фон Тецлаф. Боеспособных танков противника перед собой не наблюдаю. Предлагаю встретиться для уточнения обстановки и дальнейших совместных действий. Ориентир – сломанное дерево на краю поля. Туда направляю командирский танк. Как поняли меня, прием.

– Понял вас, сломанное дерево на краю поля. Двигаюсь к ориентиру на командирском танке.

Одиноко у края поля, на опушке леса, вынесенное далеко в пространство, в траву, вдали от своих собратьев стоит сломанное дерево. Почти одновременно с разных сторон подъезжают к нему быстрый компактный T-III и массивный, мамонтоподобный Т-35. Немецкие танки вдали остановились, видно, как частично повылезли, спрыгнув на траву размять ноги, танкисты, слышны звуки губной гармоники. Сухой, поджарый с пергаментным лицом пятидесятилетний полковник, легко спрыгнув, сняв фуражку и пригладив волосы, вновь надев фуражку, не спеша, размеренно шагая и идеально ровно держа спину, приближается ко мне. Поправив ремень, стараясь соответствовать выправкой, делаю несколько шагов навстречу, взаимные приветствия и рукопожатие, перед которым немец ровно и аккуратно стягивает с руки лайковую перчатку. Подошедшие следом за ним два офицера приветствуют и становятся в шаге позади него. Несколько шагов к моему танку, на широком надгусеничном листе раскладываются карты, сверяем обстановку. Значительные танковые силы противника сконцентрированы к северо-востоку, но в результате соединения германских частей с основной группой танковых сил РККА, которые по захваченному нами мосту должны подойти к концу дня, потенциально опасная группировка противника будет полностью отрезана от главных сил. Последние несколько дней временами заставляли понервничать, но с завершением данного маневра победа, по сути, уже одержана. Несколько T-III по взаимной договоренности присоединятся к оставленным мною танкам для охраны моста.

– Соединение сил дает победу, – говорит полковник. Он доверительно понижает голос. – Признаться, кое-кого в Берлине заставили поволноваться уклончивые заявления ваших лидеров, когда, после первоначальных успехов и массированной помощи, оказанной противнику версальскими режимами, мы вынужденно столкнулись с некоторыми проблемами. Английские танки имеют свои недостатки, как и эти французские мастодонты, но в какие-то моменты их оказалось как-то слишком много. Счастье, что они, в большинстве своем, так дурно управляются. Но все мы рады, что ваши вожди приняли в итоге верное решение. Теперь будущая победа – наша общая победа. Я и мои подчиненные готовы сердечно приветствовать товарищей по оружию. Опыт столетий свидетельствует – вместе Германия и Россия непобедимы, в мире нет и не будет силы, способной ни сокрушить, ни даже поколебать этот губительный для всех злонамеренных сил союз. Сегодня, слава богу, он так же крепок, как во времена Кульма. – Полковник улыбается. – Надеюсь, по этому поводу вы вместе с вашими офицерами не откажетесь отведать в нашем кругу хороший глоток шнапса.

Я улыбаюсь ему.

– Я люблю Германию, – говорю я. – Гете и Шиллер были моими проводниками с детства. Дельбрюк и фон Рюстов научили меня понимать войну. Спросите любого русского, и он подтвердит вам, что, несмотря на все различия между нами, именно немецкий народ нам понятней и, в итоге, ближе, чем любой другой. Это серьезный, трудолюбивый и надежный народ. И именно с немцами мы более всего хотели бы дружить. Мы уважаем вас, в зеркале ваших достоинств мы, быть может, яснее всего видим свои недостатки. У вас есть чему поучиться. Но и без нас в этом мире вам не выстоять.

– Так говорил Бисмарк, – солидно кивает полковник. – Быть может, несколько иными словами, но суть одна. Так будем же следовать советам тех, кто жил раньше нас и до сих пор видит дальше нас. Дружно и смело будем действовать сообща и через короткое время выпьем вместе за победу.

– За победу, – говорю я. И в это мгновенье стоящий за спиной полковника неприметный, с идеальной выправкой молодой офицер, быстро и аккуратно подняв парабеллум, стреляет мне в лоб.

Мчался вперед паровоз, мерно стучали колеса. Распластанный, распростертый на чуть нагретом металле платформы, я открыл глаза. Непривычно светлое, все еще серое, но с чуть уловимым оттенком голубизны небо было надо мной, ясный свет почти не резал глаза. Приподнявшись на локте, пробудившимися чувствами улавливая, что на этот раз не саднят, пронзая болью, суставы, не болит голова и вообще, кажется, ничего не болит, я оглянулся. Некоторые из окружавших меня сидели, тихо разговаривая, на платформе, другие, раскинувшись и запрокинув головы, лежали, похоже, без чувств. Заметив мое пробуждение, Сигрин проследила за моим взглядом.

– Они очнутся. Они живы. Их убили – так же, как тебя, но они живы, они отпущены Вотаном. Нужно только время.

Казалось, впервые обратив на меня внимание, она чуть повернулась ко мне.

– Ты мужаешь. Прошлый раз ты очнулся последним.

Еще все же в легком тумане, отстраненно, пусто и холодно смотрел я несколько мгновений на спины людей и несущуюся близ платформы, сливающуюся в один неразрывный мутный поток поверхность.