заняло так много времени. Один из ответов может заключаться в том, что женские организации после первых неудач в 1920-х годах утратили мотивацию и энергию, чтобы требовать равных прав (Mesmer 1988). Другая причина может заключаться в том, что швейцарское общество в целом более консервативно, чем другие. На самом деле швейцарцы, которым не приходилось защищать свои традиционные ценности и автономию во время Первой и Второй мировых войн и и которые не пережили социальной революции в XX веке, особенно поздно осознали необходимость изменения положения женщин в обществе (Held and Levy 1974). Когда в 1958 году Ирис фон Ротен опубликовала книгу "Frauen im Laufgitter" - весьма критический отчет об экономическом, политическом, социологическом и сексуальном положении швейцарских женщин, - автор и ее феминистская работа были уничтожены средствами массовой информации и фактически замолчаны (Köchli 1992). Только в 1991 году, когда почти забытая книга была переиздана, "Frauen im Laufgitter" была названа швейцарским аналогом "Le deuxième sexe" Симоны де Бовуар (1949) или "The Feminine Mystic" Бетти Фридан (1963). Это наглядно иллюстрирует позднюю смену взглядов на положение женщины в швейцарском обществе.

С точки зрения политологии следует вспомнить еще об одном факторе. Проблема прямого демократического введения женского избирательного права заключалась в том, что женщины не могли участвовать в принятии решения. Только мужчины решали, готовы ли они отказаться от своих исторических привилегий и разделить политические права с женщинами . В парламентских демократиях такая ситуация решается проще. Партия, желающая ввести женское избирательное право, может объединить это предложение с другими вопросами, например, гарантией занятости или минимальной заработной платой, в своей предвыборной программе. Таким образом, рабочий, опасающийся за свою работу, скорее всего, проголосует за эту партию, даже если он не согласен с идеей женского избирательного права . Если бы эта партия победила на выборах, то введение женского избирательного права было бы вполне вероятным, поскольку после введения нового избирательного права женщины, скорее всего, поддержали бы правительство, которое предоставило им право голоса. Такая процедура была невозможна в Швейцарии, где женское избирательное право должно было быть введено путем всенародного голосования - голосования всех мужчин.

Более того, для того чтобы один вопрос не стоял на задворках другого, а избиратели имели возможность четко выразить свои предпочтения, Конституция запрещает объединять разные вопросы в одном народном голосовании. Таким образом, при попытке ввести женское избирательное право в 1959 году федеральные власти не смогли предложить мужчинам какой-либо стимул, чтобы они разделили свою избирательную монополию с женщинами. Все, что могло сделать правительство, - это попытаться убедить мужчин в том, что женщины равны и что права человека должны быть всеобщими. Самым полезным, однако, был пример кантонов и ряда коммун, которые во время голосования 1959 года и позже ввели женское избирательное право на нижнем уровне. Когда в 1971 году федеральное правительство предприняло новую попытку, оно могло ссылаться на эти успешные "эксперименты" (см. , Banaszak 1991).

Несколько бастионов мужской демократии выдержали все попытки убеждения, которые они восприняли как вмешательство извне. Ландсгемайнде (собрание граждан) кантона Аппенцелль Внутренние Роды упорно отказывалось вводить избирательное право для женщин вплоть до 1990 года. Наконец, принимая решение по апелляции, поданной несколькими жительницами Аппенцелля, Федеральный Верховный суд признал такое положение дел неконституционным. Таким образом, суд вмешался в ситуацию радикально: он пересмотрел конституцию Аппенцелля Внутреннего Рода таким образом, что это дало женщинам право участвовать в следующем ландсгемайнде. 2

Возникает вопрос, почему этот процесс занял так много времени. Неужели федеральное правительство не могло вмешаться раньше, чтобы положить конец неконституционной ситуации в Аппенцелле? Теоретически ответ положительный. Швейцарская федерация имеет несколько способов вмешательства, если кантоны не соблюдают федеральный закон . В случае общественных беспорядков она может даже ввести войска. При определенных обстоятельствах она также может отозвать субсидии . Однако обе эти санкции в данном случае не помогли бы. Более того, они применяются крайне редко. Федеральные власти относятся к кантонам почти с таким же уважением, как и к иностранным государствам. Более распространенным является вмешательство Федерального Верховного суда. Поскольку любое решение кантона может быть оспорено с обвинением в нарушении федерального закона, роль суда в обеспечении равной защиты является жизненно важной. Действительно, поскольку Федеральный Верховный суд занимается основными правами - свободой прессы, свободой слова, правом собственности, свободой объединения, равной защитой и надлежащей правовой процедурой, а также хабеас корпус - он является, пожалуй, самым сильным органом центральной власти по отношению к субнациональному уровню. В нем говорится о том, что можно и что нельзя делать под флагом федеральной автономии. Определяя общие стандарты конституционного права и равной защиты, он выступает в качестве противовеса политическому разнообразию кантонов. 3

Однако случай с женским избирательным правом был довольно особенным. При внесении поправки на федеральный уровень в 1971 году она допускала определенную отсрочку со стороны кантонов, чтобы дать им время для корректировки собственных правил. Это было сделано по двум причинам. Во-первых, положение об отсрочке могло повысить шансы на успех в ходе народного голосования. Во-вторых, это символизировало надежду на то, что мужское большинство в тех кантонах, которые все еще сопротивлялись женскому избирательному праву , быстрее изменит свое мнение, если федеральные власти воздержатся от давления. Эта надежда оправдалась в нескольких кантонах, но не в Аппенцелле Внутреннем Родезе. Здесь Федеральному верховному суду (1990) пришлось принять решение и объявить, что переходный период, длившийся почти 20 лет, наконец-то закончился.

Убеждение швейцарской политической культуры в том, что лучше воздерживаться как от принудительной власти, так и от прямой конфронтации между кантональными и федеральными властями, кажется несокрушимым, по крайней мере, среди политической элиты. Примечательно, что дело о женском избирательном праве было доведено до Федерального Верховного суда несколькими "простыми женщинами", у которых хватило мужества противостоять угрозам преследований, когда они это делали. Швейцарская политическая элита, напротив, не проявила особой изобретательности в поиске средств помощи женщинам Аппенцелля. Они даже отказались от символической политики. Когда в 1989 году настал черед члена Федерального совета от Аппенцелльских Внутренних Родов стать президентом, парламент мог бы сказать: мы не хотим, чтобы представитель этого кантона был главой нашего государства, пока он отказывает их женщинам в политических правах. Никто этого не сделал. Когда речь заходит о странах-членах, федерация говорит мягко и не использует большую дубинку. Причина в данном случае проста: вмешательство федерации в сферу кантональной автономии было бы воспринято аппенцелльскими (мужскими) избирателями как посягательство на право