он, поднял руку и положил раскрытую ладонь на мой живот.

– Знаешь, Никки, это так странно – ошибаться. Больно, – я накрыла его руку своей рукой и улыбнулась, чувствуя, как радостно откликается дитя внутри меня на родную кровь.

– Да, Ани знаю, очень больно, – вздохнул Николас, а я поежилась. Северные ночи холодны даже летом.

Никки сбросил рубашку с широких плеч и завернул меня в неё. Влажная земля чавкнула под моими ногами, и я недоуменно посмотрела на испачканный кровью светлый подол моего домашнего платья.

– Мне … холодно? – удивленно спросила я и качнулась от усталости.

– Да, холодно, – Никки подхватил меня на руки.

– Ты говоришь, и я тебя понимаю! – я обхватила его шею руками.

– Говорю, – тяжело вздохнул он.

– И совсем уже вырос…

– Вырос, – он вздрогнул. – Прости меня, Ани.

– Простить? – вскинулась я и, любуясь его совершенным лицом, спросила: – За что?

– За то, что ты забыла меня.

Забыла? Нет, я помню! Помню, как мы ловили карасей в вашем пруду. Помню, как ты плакал, когда Диана привела в ваш дом клоунов, и как ты закрыл меня собою на Весеннем баллу я тоже помню.

– Поставь меня, я пойду сама, – попросила я.

Где это видано, ездить на вчерашнем ребенке?

Никки послушался, снял обувь и заставил меня надеть её. Я рассмеялась – огромный размер! Совсем взрослый…Он взял меня за руку и сплел наши пальцы, и только тогда в мою голову пришел логичный вопрос. Что младший Холд забыл у развалин Эдинбургской крепости?

Его послал отец? Забрать меня? Забрать моего ребенка?!

Страх удавкой стянул шею, я вырвала ладонь и обхватила себя руками, готовая в любой миг уйти, раствориться в алом тумане.

– Что ты делаешь здесь, Николас?

– Жду, чтобы отвести тебя домой, Ани, – улыбнулся он мне. – Не бойся, я никому вас не отдам.

– У меня нет больше дома, – горько сказала я, но позволила ему вновь положить теплую руку на мой внушительный живот.

Никки улыбнулся, наклонился и быстро поцеловал будущего братика. Распрямился и, дернув меня за выбившуюся прядь волос, заявил:

– Есть, Алиана. Твой дом – там, где я.

Глава 17

Я открыла глаза. У меня есть глаза – это, определенно, неплохо. Голова была тяжелой и ватной, но она была, как и руки, ноги и прочие части тела. Я села, свесив ноги с кровати, и замерла, положив ладони на живот: ребенок пошевелился.

Запах свежего хлеба дразнил обоняние, и я поняла, что проснулась от голода. Собственная память напоминала обмельчавший колодец – вода вроде бы есть, а вроде бы нет.

Я хмыкнула. Ну и сравнения.

В дверь постучали, стук становился громче, а я смотрела на неё во все глаза, абсолютно забыв, что на стук полагается отвечать.

– Ани! – ворвался в комнату Никки и застыл на пороге.

Никки. Значит, мне не приснилось, он действительно в Эдинбурге. И небольшой новый дом почти у самого леса мне не привиделся тоже. И то, как младший Холд помогает мне держать ложку супа в ослабевших руках…

– Да, Николас? – хрипло ответила я.

– Пойдем завтракать?

– Пойдем, – я кивнула и поднялась с кровати.

Никки нахмурился, и по его озабоченному лицу я поняла: что-то не так. Я опустила глаза и, мучительно краснея, вернулась на кровать. В одеяло.

Одежда, Алиана! Люди не ходят голыми! Во всяком случае, не перед чужими людьми.

Господи, что он обо мне подумает? Хотя … куда уже хуже? Ну не решит же Николас, что я пытаюсь его совратить своим животом?

– У тебя катастрофически низкий процент жира, Алиана – недовольно заметил Никки, подошел ближе и, сняв со спинки кровати незамеченный мною халат, протянул мне: – Умывайся. Жду тебя на кухне. Будем исправлять.

Никки развернулся на выход. Я смотрела на его идеально ровную спину, а когда дверь за ним закрылась, уткнулась лицом в халат и рассмеялась.

Катастрофически. Низкий. Процент. Жира.

Мой живот лежит у меня на коленях, и мне скоро рожать, а я ничего не помню о последних месяцах своей жизни. И … жизни ли? Разве можно назвать то призрачное существование жизнью? Я не знаю, какой сейчас день, моё прошлое так же зыбко, как туман за окном, я не представляю, что будет дальше.

И только Никки – островок стабильности в безумии по имени Моя Жизнь. Впрочем, будь он другим, его бы не было в Эдинбурге.

Я оделась и привела себя в порядок. В крошечной ванной нашлись даже шпильки. Новые, как и расческа, зубная щетка и прочие предметы гигиены. И даже шелковый халат, который подал мне Николас, царапался биркой, пока я не догадалась её снять. Надо же, желтый, совсем как тот, что я носила в столице.

«Цыпленок в подарочной упаковке», – всплыло в памяти.

В голове зашумело, и я подняла глаза, взглядом встречаясь со своим отражением в зеркале. Темный зрачок стремительно увеличивался, и я пальцами вцепилась в мраморную раковину. Реальность таяла, и даже солнце, сменившее утренний туман, не могло её удержать.

Стук сердца, или грохот деревянной двери – сложно сказать, но когда я почти растворилась в кронах высоких деревьев, Николас обнял меня и удержал.

– Что тебя напугало? – тихо спросил меня он.

– Ничего, – честно ответила я.

– Тогда что случилось, Алиана? Почему ты снова чуть не ушла от меня?

– От тебя? – я подняла на него глаза.

Никки по-прежнему держал меня в кольце своих рук, и это почему-то ничуть не удивляло меня. Почему?

Мир качнулся, и я закрыла глаза, а открыв, заметила лихорадочно бьющуюся венку на его виске, и капли пота, выступившие на лбу.

Бедный… Юный Холд не терпел прикосновений, а сейчас держал меня в своих руках. Не удивительно, что ему плохо. Одаренный целитель, он и людей не любил. Вот и поселился на краю земли. Странно только, почему Эдинбург? С другой стороны, почему нет?

– Ани? – повторил Николас и положил ладонь на мой живот.

Малыш шевельнулся под его рукой. И меня затрясло. Я беременна. Беременна от Холда!

Что если Никки солгал мне?

Или отец действительно не имеет никакого отношения к его переезду?

«Мы не общаемся много месяцев, – сказал мне младший Холд. – Довольно сложно поддерживать связь там, где её нет».

Говорил ли он о связи отца и сына, или об отсутствии телефонной линии в нашей провинции, по большому счету не имело значения. Как и причина, по которой Холд не урезал сыну содержание. Гениальному Никки потакали с детства. Не общаются, не значит в ссоре. С чего бы им ссорится?

Или…

«Каким бы