Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одновременно с этим письмом прибыла телеграмма, в которой говорилось о скором приезде в столицу Жаннетт Воскресенской и членов ее семьи. Жаннетт умоляла встретить их на вокзале, ибо они в полной растерянности и ничего не имеют. В Лизель сильны были дружеские чувства, оттого она поехала в указанный час на вокзал и домой возвратилась с гостями.
Увидевший их впервые Дитер боялся к ним приближаться. «Жаннетт новая», как сказала о ней Лизель с улыбкой, казалась моложе своего возраста; у нее были короткие, по линии скул, рыжеватые волосы и болезненность оголодавшего человека. Жакет на ней был мужского кроя, с ремешками красными вместо военных погон и тонким черным поясом; прямая юбка, пошитая неумело, была коротка и открывала ноги, обтянутые дешевыми бумажными чулками; сапоги носились ею по-военному, как на фронте, и являли собой пример тамошней, окопной, неухоженности. За Жаннетт робким шагом вошла девочка лет девяти в красном пальто и красном берете. Слабые ножки ее были тяжелы из-за плохих сапог, обострившееся маленькое лицо опустилось к огромному свертку с ребенком, и, хотя ей было сложно держать его, Жаннетт себе ребенка не забирала. Полминуты спустя, когда Жаннетт уже начала осматриваться, в дом, наконец, вошли хозяйка с Ашхен Александровной. Ашхен нерешительно, но потянулась за свертком, приняла его от девочки и стала младенца укачивать, но все это с омерзением.
— Боже, ну успокой его! — воскликнула Жаннетт, зажимая уши. — Не могу я слышать этот вой! Сирена — не иначе!
Ашхен молча на нее взглянула; глаза ее были очень злы.
— Позвольте… если вам сложно… — пролепетала Лизель. — Я у вас возьму. Это мальчик?
— Девочка, — сквозь зубы, не посмотрев на нее, ответила Ашхен — и не отдала ребенка, а почти сбросила его на чужие руки.
Вытирая лоб, она прислонилась к стене и уставилась на сына хозяйки. Проследив за тем, Жаннетт также повернулась к нему и спросила:
— А ты кто? Сын Лизель с Райко?
— Сын, — сухо сказал он.
— Звать-то тебя как, хозяйский сын?
— Дитер.
— А отец твой где?
— На службе, — резко ответил он и отвернулся.
Мать была оскорблена его грубостью. Ухмыльнувшись, руки положив на пояс, Жаннетт заявила:
— Ничего. Хоть не запуганный — и то неплохо. А вежливость — она не всегда нужна.
— Совсем маленькая девочка, — сказала робко Лизель. — Ее нужно молоком кормить. Молоко у вас, позвольте спросить… чтобы, если не хотите так, хоть сцедить немного…
— Нету молока, — тихо отрезала Ашхен.
— Но как же?.. У меня немного… куплено коровье, я могу развести…
— Покупаете?.. Бог мой, как? — Жаннетт за ней прошла в кухню. — Я успела посмотреть: в магазинах ничего нет! Может, полегчает с окончанием войны?
— Я не знаю… мы берем в деревне. Я сама не могу ездить, далеко… и незаконно. А Дитер, он… после занятий и по выходным, на велосипеде, ездит и… обменивает… на картошку, на муку, на то же молоко. Там-то у них все есть, это не наши магазины.
— Кто же знал? Мы, когда ехали, думали, что у вас лучше. У нас-то голод страшный. Война из всех все…
— Жаннетт, что?..
— А, ты хочешь спросить, как мы тут оказались?.. Я не хотела тут быть. Я хотела остаться там. У меня там и… все, и мое, и… но я тебе потом скажу! Брат, Василь, взял с меня слово, хоть мы были в ужасных отношениях… но об этом потом, потом… я поклялась, что позабочусь о его жене и… о ребятах… чтобы они уехали, а я… как захочу потом. Но я потом это все, потом… У меня есть деньги. Пока нам хватит. Мы кое-что смогли продать. Нам нужны меблированные комнаты или что-то похожее, чтобы хоть на первое время устроиться.
— Ты потом обратно поедешь?
— Не знаю. — Жаннетт пожала плечами. — Она очень больна. Его жена. Как бы я к ней не относилась, но… если она умрет, а с детьми что-то случится, это останется на моей совести. Мне нужно знать, что у них все хорошо. Пока я не буду уверена, что она сама сможет заботиться о детях… Ты нам поможешь? Только найти комнаты, а там мы… мы сами уже.
Комнат нужных не нашлось — никто не хотел брать беженцев, бывших врагов, к тому же с маленькими детьми. Поэтому Лизель отвезла их на дачу на озере — неделю назад ее освободили от военного штаба. Взяв с собой и сына, Лизель помогала гостям обустраиваться. Беспокоить ее начала девочка — имена детей за хлопотами она забыла спросить, — настолько та была молчаливая и хмурая. Она стояла постоянно поодаль, но слушала внимательно, о чем говорят взрослые, понимала многое, бывало, и улыбалась странной улыбкой.
— Как тебя зовут? — по-русски спросил у нее Дитер.
Девочка не отвечала; он был выше и мог только видеть опущенную голову и темно-бронзовый отблеск на ее затылке.
— Ты что, немая? — разозлившись, спросил он и слабо толкнул ее в плечо.
Не показывая лица, плечи еще больше опустив, она покачала головой.
— Если не немая, отвечай! Имя у тебя есть?
А поскольку она молчала и этим злила его, он сильно ударил ее по предплечью, а когда она пошатнулась, влепил ей затем и звонкую пощечину. Она вскрикнула — и на это явилась Лизель, что была шокирована его поведением.
— Дитер, не бей ее! Разве можно? Что отец говорил?.. На женщину поднимать руку?!
— А что она не отвечает? — обиженно спросил он. — Не немая же! А как ее имя, сказать не хочет.
— Что ты кричишь? Если я тебе по лицу дам, больно тебе будет? Не хочет — пусть не говорит!
— Ее Машей звать, — сказала Жаннетт. — Она сейчас не говорит. Мари, к матери иди! Она в кухне. Ей нехорошо… успокой ее.
Девочка убежала. Дитер хотел пойти за ней, чтобы опять пристать к ней с вопросами и все-таки добиться вразумительных ответов, но мать его остановила и силой усадила на диван. Жаннетт тем временем распаковывала саквояж.
— Хочешь посмотреть? — спросила она, доставая фотографии. — Тут я и мой поэтический герой.
— Неужели? — хотел было съязвить он, но успел прикусить язык.
— Мы тут в Киргизии. Путешествовали вместе по Средней Азии. Снимались на озере Иссык-Куль. Место замечательное, тепло, света много, купаться можно… Не знаю, встретимся ли мы снова. Неужто новости из нашей глуши не произвели впечатления на вас, местных?
— Нам