там ерунду разве что увести можно, рыночек все же. А тут витрина, все дела? Ловкачи.

Стайные бездомыши прошерстили все от пола до потолка, прошлись по другим комнатам, но ничего не нашли.

– Ну ладно, – смягчился вожак и протянул Пашке руку, – меня Волькой звать. Мы с ребятами из Республики Вольных. Так называемся. Обитаем тут неподалеку, дом сразу за мостом, ближе к Мойке.

Пашка не стал сразу пожимать руку Вольке – думал. Но потом все-таки ответил.

– Дом теплый, добываем всего в складчину. Харчи на всех поровну. Тут, брат, одиночкам не выжить. Хотите стать частью Республики – несите пять палок колбасы и добро пожаловать.

Волька собрал своих ребят, и они стали выходить из комнаты. Уже у порога вожак обернулся:

– А не принесете, так проваливайте. Мы тут хозяева, нам сторонние рты не нужны.

Они ушли. Теля молча сопел из-под груды тряпья. Он не хотел в Республику Вольных. Он хотел быть художником. Подумав об этом, Теля чуть не расплакался, но сдержался и зло утер нос рукавом. Пашка подошел и уселся с ним рядом, они молча послушали город. А что еще остается после таких потрясений?

С улицы доносился чей-то недовольный крик, вот процокала лошадь, вот ветер задул в щель так, что запел в ней. Гудели машины, лаяли собаки. Ленинград жил, и они теперь жили в нем, но как-то незаметно, не до конца, не полностью.

– Знаешь, – нарушил тишину Пашка, – меня, когда в тот раз на улицах отловили, сунули сперва в приемник распределительный. И вот сижу я за столом, напротив меня дед какой-то в форме. И спрашивает, мол, кем ты стать хочешь в будущем. Я так подумал и говорю: «Летчиком».

Пашка достал из-за уха папиросу, повертел ее в пальцах и убрал обратно. Спичек не осталось.

– А этот дед ну просто глухой тетерев. Ему послышалось, будто я говорю: «Налетчиком». Так разбушевался, забузил, руками замахал. Выставил вон. А потом меня и сослали.

Теля впервые за долгое время рассмеялся:

– Ну чего же, Пашка, летчиком тебе не быть, а вот вольным республиканцем-налетчиком, пожалуй, запросто.

– Волька прав. Не выжить поодиночке. Сейчас лето, а зимой что? Куда, как? Жил я на улицах, Теля. Это стайная жизнь, никак иначе. Никому мы не нужны.

Теля почесал за ухом – в баню бы. Подумал немного.

– Ладно. Значит, завтра пойдем за колбасой.

Так было решено.

Новый день раскрасил город светом, ушло ненастье, солнце пекло. Теля даже стал меньше кашлять. Широкими улицами они шли, заглядывая то сквозь разбитые стекла, то в окна, в которых торчали какие-то цветы в горшках. Много всего было в ту пору в Ленинграде, и странные соседства встречались на каждом шагу. Но всегда как-то иначе пахнет в ведренный день, даже когда нет за душой гроша – ни у тебя самого, ни у твоего города.

– Погоди-ка, – Пашка свернул с пути, когда они шли по набережной. Спустился по ступенькам к реке, стал зачерпывать воду и умываться – лицо, шею, уши. Вода холодная, бодрящая – то, что нужно солнечным утром.

– Ты чего это, перед хищением колбасы решил физиономию начистить?

– Ага, и тебе советую.

Теля быстренько смочил руки, кое-как протер лицо и отошел от пристани – он не любил холодную воду.

Через дорогу от реки стояло огромное длинное здание, желтое, с колоннами. Оно было каким-то… великим, что ли. Теля не знал, стоят ли там внутри цветы, но разбитых окон точно не было. Наверное, там живут красивые люди – художники или профессора. Кто-то из того мира, где не надо пачкать руки и воровать колбасу.

– Это Академия художеств, – сообщил Пашка, вдоволь наплескавшись. – А вот, – он показал на две статуи у Невы на высоких постаментах, друг против друга, – это… грифоны, что ли. Хотя грифоны с крыльями. В общем, знатные чудища, и привезли их откуда-то из-за морей. Батя рассказывал вроде.

Две одинаковые статуи, лежащие львы – мощные тела, а вдоль них хвосты. Морды-лица были чудные – вроде и львиные, со звериным оскалом, а вроде и с тенью чего-то человеческого. На их головах сидели причудливые высокие шапки, а постаменты были изрисованы не пойми чем. Теля умел читать, но этих букв не знал.

Статуи стояли друг против друга, но показалось, что они смотрят прямо на него, причем с хищным любопытством, от которого ему, мальчишке, совсем некуда было деться. Странно, но Теля не испугался – ему очень захотелось ответить на любой вопрос, который ему зададут эти полульвы. Потому что он был уверен: они точно хотят что-то спросить.

– Эй, – Пашка шлепнул его по плечу, – чего ты? Пойдем.

– Пойдем, – пробормотал Теля и послушно пошел за другом. Нет, эти грифоны точно хотят о чем-то спросить.

По Международному проспекту вовсю катились телеги, месили грязь после недавних дождей. Фыркали лошади, били себя хвостами; Теля смотрел на них, и ему тоже хотелось вот так зафыркать. Еще и копытом ударить в знак несогласия со своими жизненными обстоятельствами. Пашка щелкнул его по уху: не отвлекайся.

Мясная лавка была на первом этаже крепкого длинного дома. Витрина, наверное, предлагала всякое, но ее закрывали люди – многие просто смотрели, не имея возможности купить. Но так хоть поглазеть на мясо, припомнить вкус. И справиться с искушением взять камень, швырнуть в стекло да и успеть урвать хоть кусочек, прежде чем тебе выстрелит в спину милиционер.

В животе у Тели заурчало – сейчас на него еще набросятся мясные запахи и станут безжалостно терзать и потчевать ложными надеждами. Нет ничего хуже, когда нос чует, глаз видит – а ничего не получает человек. Коварный обман.

У двери лабаза стоял здоровенный детина с дубинкой в руках и отгонял тех, кто пришел поглазеть на колбасу.

– Кажись, раззява-мясник не такой уж и раззява. Раз товар не уберег – теперь сторожа поставил. Да уж.

Пашка разочарованно пнул камешек, тот отлетел на дорогу в сторону мясной лавки. Не везет. Он оставил Телю стоять смирно, а сам стал околачиваться у лабаза – то так пройдет, то эдак, то с этого угла посмотрит, то с другого. Перебежав после дорогу и едва увернувшись от телеги («А ну, брысь, босяк!» – обругал его кучер) он вынес вердикт:

– Безуспешное это предприятие, Теля. Вот что, вернемся глубокой ночью, посмотрим, что к чему. Авось как-то и вывернется. А пока – айда завтракать!

И они весь день шатались по городу, где-то стащили пирожков и репы. Их приметил случайный милиционер, но Теля и Пашка давно уже сверкнули пятками и скрылись за семью углами.

Хороший был город Ленинград. В нем