Тут послышались скорые шаги издалека – и вот уже знакомый силуэт выплыл из темноты.

– Теля!

– Пашка!

Точно он. Запыхавшийся, обмотанный связками сосисок, местами покусанных, но целый и невредимый.

– Собаки, бесы, привязались, насилу удрал. Колбасу им дай, видите ли, – расхохотался его друг и шумно выдохнул.

– Пашка… – практически прошептал Теля и кивнул в сторону сфинксов, – они живые. И это не грифоны.

– Чего? Эк тебя погоня умотала, брат…

– Да, мы не грифоны, – раздраженно пробасил сфинкс, – и мы живые. Подойдите.

Пашка отшатнулся и перекрестился, с трудом устояв на ногах. Теля аккуратно взял ошалевшего друга под руку, и вместе они подошли к статуям – обоим помешала сбежать непонятная уверенная сила, забившая внутри них: плохого не случится.

– Мы сфинксы. Мы есть фараон Аменхотеп, царь Верхнего и Нижнего Египта, наследник Ра и владыка вечности. Кто вы, мальчики?

– Я Теля, – отчего-то осмелел он, хотя слова «фараон» тоже не знал, – Григорий Телешов. Это мой друг Павел Рихтер. И мы никакие не владыки. Мы беспризорники.

Сфинксы переглянулись, и по их мордам-лицам пробежали тени улыбок.

– Какова ваша жизнь?

Вот же вопрос. Чумазые, ободранные, вечно голодные – и какова же их жизнь, интересно?

– Как у графьев нынешних, – хохотнул Пашка, пытаясь защититься от происходящего, – без дому да без укладу.

Одна из статуй дернула хвостом, другая выпустила когти на лапах, чтобы потянуться. Чертовщина.

– А ваша-то какова жизнь? И чего вы тут вообще… делаете? Чего не уходите? Вы только по ночам двигаетесь?

– Мы есть владыка вечности, – затянул сфинкс, – мы не в мире, мы – мир. Зачем и куда уходить, если мы есть все, что нам нужно?

Пашка почесал затылок.

– Не знаю, что за мудреный у вас слог. Я такого не понимаю. Мир не мир, но утром нам нужно отнести колбасу Вольке, вот что я понимаю. Иначе мы совсем с Телей пропадем. Пустите нас, а?

– Утром… – протянул левый сфинкс, – долго ждать.

Он странно подмигнул мальчишкам, как будто никогда так не делал и просто случайно подсмотрел у кого-то этот жест. А потом приподнялся и протянул переднюю львиную лапу вверх. Произошло совсем уж чудесное – сфинкс будто бы ухватился за небо, как кот за праздничную скатерть, потянул, и чем дальше он тянул, тем светлее становился небосвод. Телю с Пашкой замутило: закружилась голова, стало подташнивать, перед глазами забегали «мушки». Сфинкс разжал лапу только после того, как над горизонтом сверкнуло первое солнце. Сразу стало лучше.

– Ого! – выдавил из себя Пашка, – это вы так… Ого!

– Несите Вольке колбасу, – сказал сфинкс, – идите и возвращайтесь.

– Идите и возвращайтесь, – протянул второй, и они оба застыли так, как и положено статуям. Ни жизни, ни движения – все пропало с лучами солнца.

Теля спустился по ступенькам за колбасой и задрал голову, чтобы ближе рассмотреть сфинксов. Обычные, в сущности, статуи. Камень и камень. Может, почудилось?

Пашка тоже озадаченно глядел на них. Он по-прежнему был обмотан сосисками, но ведь уже стало утро – на набережной появились первые прохожие. Он быстро снял с себя связки и замотал в остатки газет.

– Пойдем, Теля. Бесовщина это и колдунство, не знаю, как иначе объяснить. Может, ну его, и стоит про это позабыть.

Теля подошел к другу, пряча под курточку колбасу. Этот день был такой же солнечный и ясный, как прошлый, – а вдруг это и есть прошлый? Могут сфинксы назад время отмотать или нет?

– Мы же вернемся? – спросил он. Ему почему-то очень хотелось вернуться.

Но Пашка не ответил, только отрицательно помотал головой.

– Пошли к Вольке.

Республика Вольных заняла место в одном из заброшенных зданий, но оно сохранилось гораздо лучше, чем их приют. Облупившийся серый камень не дал ни слабины, ни трещины, двери были крепкие, а окна – целые. Пашка громко постучал. Спустя время створка приоткрылась, и оттуда высунулся какой-то белобрысый парнишка лет десяти.

– К Вольке мы. С колбасой, как уговаривались.

– Ага, ожидайте, – пискнул встречающий и захлопнул дверь.

Вскоре из дома степенно вышел и сам Волька, а за ним толпилось человек семь-десять других беспризорников. Они с любопытством выглядывали из-за его спины и разве что не принюхивались.

– Ааа, это вы, граждане с деликатесами.

– Мы, – Пашка выступил вперед, – вот, как ты сказал – пять палок колбасы. И сосиски сверху. Мы враждовать с вашей шайкой не хотим. Хотим в складчину.

Волька хитро сощурился, подошел и взял в руки палку колбасы, рассмотрел, надкусил. Ребята за его спиной жадно таращили глаза.

– Эй, Кыш? – обратился он к тому белобрысому мальчику. – Собирай урожай.

Кыш ловко подскочил, сгреб из рук Пашки и Тели все добро и тут же прошмыгнул в дом, растворившись внутри.

– Тут дело вот какое… – протянул Волька, почесывая нос, – у нас же Республика. И на общем собрании мы постановили, что у нас уже и без того горница полна.

Теля ощутил, как Пашка напрягся всем телом – неужто обманули?

– Не могу же я один за всех решать. У нас всё с согласия коллектива. Коллектив сказал, что ему достаточно.

– Ах ты! – взорвался Пашка и стремительно бросился на Вольку. Он успел один раз дать ему в морду, но сзади тут же подлетели остальные.

Колотили Телю и Пашку крепко. Сперва кулаками – расквасили им носы, наставили фингалов. Потом повалили на землю и били уже ногами. Удар, другой, третий – у Тели стало совсем черно перед глазами, он перестал понимать, где находится – на этом свете или уже на том. Каждый удар отдавался вспышкой боли. Пашку колотили сразу несколько, он сжался комочком, прикрывая голову, и гневно рычал, но поделать против своры ничего не мог. Он схватил одного из обидчиков за ногу и повалил, за что только получил ботинком по голове.

Наконец, Волька отозвал своих псов. Они немного полюбовались на двоих мальчишек, корчившихся на земле, и зашли обратно в дом, гогоча и предвкушая скорое колбасное пиршество. Теля и Пашка остались одни.

Стало тихо. Ни один из них не мог встать, кровь шла носом, ртом, сочились и болели ссадины по всему телу. Ныло, жгло, тянуло.

Внезапно Волька открыл дверь и швырнул им связку сосисок.

– Вот. Делимся по-честному. Прогонять вас из района не станем, но вы уж как-нибудь сами. Бывайте. – И дверь снова захлопнулась.

Теля попробовал встать. Ему это удалось лишь с третьей попытки, тело его вело, и он неизменно падал, едва приподнявшись. Показалось, что из него сейчас выбили что-то поважнее пары зубов и скольких-то граммов крови. Он закашлялся в руку – на ладони осталось красное.

– Пашка… – шатаясь, он подошел к другу и тронул его