«И платья мне нравились», – с некоторым удивлением припоминала она, за этот день уставшая поправлять жёсткие кружева на плечах и следить за капризным шлейфом.

«И в туфельках нормально ходила», – с недоумением хмурилась она, вспоминая даже свой беспримерный подъём на перевале. А сегодня чуть с лестницы не навернулась! Три раза! Ещё и шлейф этот…

«И ложку правильно держала», – покраснела принцесса, так как сегодня за обедом умудрилась опростоволоситься, перепутав углы наклона и зачерпнув суп-пюре так, словно он был обычным жидким супом.

Стиснув зубы, она волевым решением постаралась втиснуться в старые знакомые рамки – ведь, в конце концов, всю свою жизнь она именно это и делала!

Однако к концу третьего дня стало очевидно, что у неё не получается. К тому времени она накопила шестнадцать укоризненных взглядов матери (вечно забывала прямо держать спину), двадцать три удивлённых хмыка со стороны сестёр (какой толк во всех этих мелочах вроде забытых перед прогулкой перчаток!) и два замечания от отца (а вот это уже серьёзно, король позволял себе подобные вещи только в исключительно важных ситуациях).

Ещё три дня Рэми понадобилось на то, чтобы смирить своё упрямство. Она была из тех, кто способен признать свою неправоту – и она охотно готова была во всеулышанье заявлять, что ошибалась, считая Мариан диким и варварским, – но отказываться от принятых решений и стратегий поведения было для неё мучительно. Она так боролась за то, чтобы остаться дома, чтобы не допустить этого брака, что теперь ей казалось и унизительно, и постыдно менять свою позицию. Настолько мучительно, что, возможно, она проволынилась бы ещё несколько месяцев, если бы не одна ситуация.

Та самая сопровождавшая её сестра Эртана, Нэсми, благополучно поселилась при марианском посольстве. Надумав возвращаться домой, она решила, что недурно было бы предупредить об этом принцессу – та вроде как говорила, что, возможно, ей потребуется сопровождение на обратную дорогу. Конечно, никто не собирался пускать незнакомую марианку во дворец просто так, поэтому ей пришлось добиваться аудиенции через посольство, по официальному протоколу.

В общем, встреча состоялась в Малом зале, где Рэми окружали придворные дамы и сёстры, а Нэсми пришлось явиться в сопровождении посла. Протокольные расшаркивания растянулись на четверть часа – и это их ещё сократили до минимума! Улыбчивый посол – судя по знакомым чертам лица, родственник А-Ларресам, – и воительница Нэсми, которая даже и в парадном платье не выглядела знатной дамой (а это, ко всему, было марианское парадное платье – то есть, довольно скромное и простое)… нет, они никак не вписывались в роскошный интерьер Малого зала, и на фоне принцессы и её свиты выглядели неуместно простоватыми и… счастливыми.

Держа спину ровно, Рэми жалела о том, что не может облокотиться подбородком на руку, и с тоской смотрела на Нэсми, которая вольна сменить свой наряд на мужской костюм, вскочить в седло и мчаться в Мариан, где, даже если её и коснутся какие-то новые безумные планы местного правителя, она всегда будет иметь право сказать им: «Нет».

Зависть наполнила сердце принцессы доверху.

Она-то даже этой нелепой церемонии не могла сказать: «Нет». Сиди тут на парадном кресле и выслушивай от марианского посла комплименты своей неземной красоте. Посол, к слову, разошёлся, и вместо положенных регламентом словес выдал экспромт, в котором выражался восторг по поводу брака принцессы с повелителем Мариана. Припечатал он все свои пассажи таким насмешливым: «ваше повелительство» (хотя титул никогда не распространялся на жён ралэсов), что Рэми невольно припомнился Рассэл. Что, впрочем, было неудивительно: посол приходился ему двоюродным братом по матери.

Нэсми тоже не разочаровала, вопреки протоколу пообещав передать брату поцелуй.

Придворные дамы шептались и смотрели с осуждением, Рэми тосковала и всё больше мечтала облокотиться подбородком на руку.

Визит марианцев подействовал на неё как приоткрытая дверь на узника: ей незамедлительно захотелось сбежать.

Вечером она пришла к отцу и заявила, что передумала и не хочет никакого развода.

Король посмотрел на неё отчасти недовольно (министерство внешней политики в тесном сотрудничестве со Священным Синодом уже почти договорились, как устроить это дело без скандала), отчасти с облегчением (дочка и раньше не особо вписывалась в рамки и распорядки ниийского двора, а уж теперь и вовсе отбилась от рук).

– Что ж! – резюмировал он. – Полагаю, это мудрое решение, Рэми. Бог щедро отсыпал тебе горячего нрава за всю семью. Здесь мы только душим тебя.

Королевская семья, и впрямь, отличалась сдержанным и холодным темпераментом, склонностью к педантичности и рациональности. Рэми одна унаследовала жаркий характер своей ньонской бабушки – и слава Богу, что он достался только ей.

С трудом отказавшись от пышного кортежа и чуть ли ни со скандалом отстояв своё право вернуться так, как приехала, Рэми, наконец, решительно сожгла тетрадь со своим распорядком и ещё пару дней улаживала собственные дела. В частности, лазила по теплицам академии, собирая семена от результатов своих экспериментов.

После, попрощавшись с семьёй тепло и сердечно, в сопровождении повеселевшей Нэсми и пяти гвардейцев, следующих за ней тайно до самого перевала (король всё-таки беспокоился), она отправилась… видимо, домой – поскольку её сердце избрало считать своим домом именно Мариан.

Эртан столкнулся с вернувшейся женой неожиданно, в холле особняка, когда пришёл вечером домой. Поскольку к этой встрече он был совсем не готов, все наставления старшего брата выскочили у него из головы.

Аркаст, должны признать, расстарался на славу, блеснув своим глубоким знанием женской психологии и приготовив порядка двух десятков сценариев для незадачливого брата, который никак не найдёт подход к своей суженой.

Среди этих сценариев были как достаточно безобидные, вроде: «Рисуй на морде радость, хватай на руки, кружи и смейся!» – так и довольно спорные, например: «Твёрдо заяви, что, раз уж вернулась, больше ты её никуда не отпустишь, и точка!»

У Аркаста фамильная дурь находила своё выражение в том, что, раз отыскав удачный способ решения какой-то проблемы, он более не пытался его пересматривать и находил универсальным. И как бы реальность ни сопротивлялась, Аркаст попросту её игнорировал и продолжал гнуть свою линию – что, по правде говоря, частенько работало. Таким образом, раз и навсегда выяснив, что Вин по вкусу решительная и авторитарная манера ухаживания, Аркаст твёрдо уверился, что это единственно верный способ добиваться женской благосклонности, и упорно убеждал брата, что действовать нужно напористо и решительно. Как бы Эртан ни пытался обратить его внимание на тот факт, что у него с Вин, вообще-то, любовь, поэтому-то такая манера и прокатывает на ура, а у него-то с Рэми любовью даже близко не пахнет, поэтому… Аркаст даже слушать ничего не желал.

К счастью, в нужный момент Эртан не сумел вовремя вспомнить все эти безумные напористые стратегии, поэтому попросту глупо спросил (даже забыв поздороваться):