В глубокой тени здания время перестало существовать, и я снова стал невидимым. Я был ничем.

Мне было интересно, как понять, спятил ли ты. Был ли специальный тест для таких вещей.

Мёртвые люди. Преследующие меня волки.

Я включил телефон. У меня было пять пропущенных звонков, а ещё сообщения, текстовые и на автоответчике. Я решил, что мне стоит вернуться на станцию. Но когда я туда пришёл, последний поезд уже уехал.

* * *

Поздней ночью в кафе я сжимал в руках раскалённую чашку с чаем, который я не пил. Мужчины с грубыми голосами покупали чипсы.

Команда поваров гремела сковородами и фритюрницами, а у старой женщины, принимавшей заказы, была такая грубая кожа на лице и такие чистые грустные глаза, как будто внутри неё сидел кто-то другой и пытался выбраться наружу. Когда она подошла, чтобы протереть столики, я всмотрелся в её глаза. Но она резко перевела взгляд.

Я ушёл, когда кафе закрылось. Дождь прекратился, земля покрылась льдом. Он хрустел и звенел под моими ногами. От холода у меня разболелся позвоночник. Холод усиливался, приближаясь к крещендо. Было так холодно, что я был уверен: коснись я чего-нибудь – например, бокового зеркала машины – и оно отвалится.

Станция открылась в шесть утра.

Поезд тронулся в темноте, и я провалился в сон. Я проснулся только когда контроллёр потряс меня за плечо. Розовый свет полз по полям, на которых пятнами лежал снег.

До Кендала я доехал уже не ранним утром. Холмы белели. Из автобуса я видел, как птицы стоят на ледяном озере.

От деревни я пошёл пешком.

Ничего не изменилось.

Я был опустошён. Я слышал только свои шаги по замёрзшей земле, рёв машин, тихое бурление воды на горе. Крик ворона, повторяющего свои ужасные шутки. Волк молчал.

* * *

Бабушка сидела в кабинете. На её плечах лежала шерстяная шаль. Она смотрела, как я перехожу канаву. Её лицо было непроницаемым. В коттедже было холодно. Она вышла в холл. Я ожидал, что она будет злиться, но в её глазах было что-то умоляющее. Потом её лицо посуровело, она осмотрела меня, будто незнакомца. Подошла к телефону. Я скинул кроссовки.

– Дайте констебля Стрэнга, пожалуйста.

Вспышка ужаса. Она хотела послать меня в детдом. Она повернулась ко мне.

– Здравствуйте, констебль Стрэнг? Это Ив Лэнсдейл, насчёт моего внука… Да, верно… Лукас вернулся… Да. Только что вошёл… С ним всё в порядке… Говорю вам, с ним всё хорошо. Спасибо вам за ваше время и за время ваших коллег. Я очень благодарна, но с ним всё хорошо. Дело закрыто. Всего доброго.

Не дав констеблю Стрэнгу шанса ответить, бабушка повесила трубку и вернулась в кабинет.

– В доме мороз! – крикнул я и включил центральное отопление.

Я вскрыл банку запечённой фасоли и пожарил несколько кусков хлеба на гриле. Потом пошёл в кровать.

* * *

– Где ты? – спросил я у пустого сада.

– Я до тебя доберусь, – сказал я лесу.

– Я тебя поймаю, – сказал я горе. – Ты не на того напал.

– С кем ты говоришь?

Я резко развернулся.

Бабушка стояла в гостиной, сжимая очки для чтения в одной руке и увесистую книгу в другой.

– Ни с кем.

– Лукас, – её голос не предвещал ничего хорошего.

Я сжал кулаки. Настало время поговорить.

– Ты становишься неуправляемым.

Я хотел выйти из комнаты, но бабушка меня опередила. Она протопала по лестнице и хлопнула дверью, будто хотела добежать до комнаты прежде, чем расплачется.

* * *

Мне приснилось, что у меня есть волчонок. У него был ошейник из проволоки, я держал поводок. Ему не нравился поводок, он пытался вырваться. Мне было тяжело его удержать, и проволока врезалась в шею волчонка. Я чувствовал, как она режет всё глубже, отдаваясь вибрацией мне в руки до самых плеч. Была кровь. И я хотел отпустить, но держал.

Я дождался, пока бабушка уйдёт на работу, и только потом встал. Она оставила свою зелёную кружку с чаем на кухонном столе. На поверхности плавали маслянистые пятна. Я сунул несколько кусков хлеба в гриль и смотрел, как серая птичка в маске Зорро, названия которой я не знал, то пряталась в кустах, то снова появлялась. Наконец, она окончательно улетела, и её место заняла банда воробьёв. Папа говорил, что воробьи как мальчишки, любят драться. Но хотя бы в их группе нет лидеров. Их стая совсем не похожа на волчью.

После завтрака я решил починить колесо велосипеда. Было холодно, моё дыхание превращалось в маленькие облачка. Воробьи хихикали. И вдруг замолчали. В кустах двигалось маленькое коричневое существо. Маска Зорро чернела. Нет, не птица: из-под куста выползла длинная, потрясающе чистая крыса. Розовые когти сжали ветку, длинный хвост волочился сзади. Она аккуратно съела ягоду и вернулась в куст. Воробьи вернулись и начали петь, и снова разбежались, когда вернулась крыса. Крыса поела и скрылась в кусте. Воробьи вернулись. И так по очереди.

– Эй! – сказала Дебс, появляясь из-за угла дома. – Я стучала.

Я распрямился над велосипедом.

– Я не слышал.

– Что делаешь?

– Ничё.

Она засмеялась.

– Учишь язык, значит?

Повисла тишина, кажется, я должен был что-то сказать, поэтому спросил:

– Как школа?

– Ээ… – сказала Дебс, – …кончилась?

– Ах да, – сказал я, и добавил низким голосом, – меня отстранили.

– Слышала про это.

Мне было нечего больше сказать.

– Ну как, пригласишь меня войти?

Я отёр с рук велосипедную грязь и провёл её в кухню.

– Малость холодно, не?

– Бабушка не пользуется отоплением.

– Папа тоже.

– Правда? – я думал, только бабушка.

Она вышла в холл.

– Где Ив?

– На работе, – сказал я, смывая грязь с рук, а когда повернулся, Дебс не было.

Я нашёл её в кабинете. Она разглядывала картину на стене. На ней была шапочка, руки он засунула в карманы облегающей куртки, которые были так высоко, что её локти торчали в стороны. Кажется, она заметила, как я на её смотрю, потому что отвернувшись от картины, посмотрела мне прямо в глаза. Мы смотрели друг на друга слишком долго.

– Так что, включишь отопление? – спросила Дебс.

Она подошла ко мне, моё сердце дрогнуло. Я почувствовал запах мяты, она прошла мимо.

Я отправился за ней. В гостиной она присела, чтобы покопаться в бабушкиных пластинках. Волосы свисали на лицо.