– Ты знаешь, что твоя бабушка звонила нам на прошлой неделе?

Крышка кастрюли дрожала.

– В пятницу перед Рождеством. Самая занятая ночь в году. И нам пришлось бегать искать некоего подростка, который поссорился с бабушкой. Ты знаешь, о чём я?

– Нет, – сказал я, но снова вышел шёпот.

– Это издевательство, Лукас.

Я сглотнул.

– Что случилось с бабушкой?

– Ближе к делу, Лукас, что случилось с тобой? Ты знаешь, о чём я?

– О чём вы?

– Не играй со мной в дурачка, мальчик.

Я смотрел на него.

– Я не…

– Заткнись!

Я подскочил.

– Вы не объяснили, что именно имеете в виду, – тихо сказал я. – Я не знаю, о чём вы говорите. С моей бабушкой всё хорошо?

Огромная фигура наклонилась вперёд. Огромные руки открылись, как древняя книга.

– Трата времени полицейских. Вот о чём я говорю.

Почему он не говорил про бабушку?

– Я говорил с твоей школой этим утром. И знаешь, что?

– Нет.

– Ты у них на плохом счету.

– Им разрешено это рассказывать?

Глаза полицейского сузились.

– Ты шутки шутишь, мальчик?

В лесу заворчала машина.

Полицейский не сводил с меня взгляда. Я не знал, что он имеет в виду. Или почему он издевался надо мной, не говорил, что случилось с бабушкой.

Решётка сточной канавы брякнула под колёсами, взгляд полицейского переполз в сторону входной двери. Через несколько секунд раздался звук замка.

– Лукас! – крикнула бабушка.

Я подскочил. Бабушка вбежала с выражением ужаса на лице.

Меня окутало ощущение её присутствия, её короткие седые волосы, её мягкая морщинистая кожа, её возраст. Несмотря на возраст, она излучала живость. Она была живее, чем кто-либо. Она крепко сжала меня. Она пахла мылом и мягкой кожей. Я потёрся щекой об её грубую шерстяную куртку. Она шагнула назад и заглянула мне в глаза.

– Ты в порядке?

Я кивнул.

Она оттолкнула меня и переключила внимание на полицейского. Это стоило видеть. Она замерла, как футболист перед пенальти, и сказала чётко, тихо, медленно:

– Что вы здесь делаете?

– Я разговариваю с вашим внуком насчёт недавнего инцидента, о котором вы…

– Как вас зовут?

– Стрэнг. Констебль Стрэнг. Я здесь, чтобы поговорить с вашим…

Он осёкся, потому что бабушка вышла из комнаты. Она вернулась, вооружённая блокнотом и ручкой. Она прочитала вслух цифры на его плече и записала их.

– Вы знакомы с законом, касающимся допроса несовершеннолетних, констебль Стрэнг? – спросила бабушка, заканчивая записывать.

Она ждала ответа. Я ждал. Констебль Стрэнг хлопал светлыми ресницами. Кончик его языка показался между губами.

– В каком смысле?..

– В том смысле, что вы не имеете права допрашивать несовершеннолетнего, констебль Стрэнг, в отсутствие опекуна или другого подходящего взрослого.

Голова наклонена, губы плотно сжаты. Бабушка ждала ответа. Констебль Стрэнг беззвучно пошевелил губами. Затем заговорил.

– Это была неформальная…

Бабушка закрыла глаза, будто бы не могла больше ни секунды смотреть на него, и выставила ладонь, останавливая полицейского.

– Кто ваш непосредственный начальник?

– Мадам, я не собираюсь…

– Сержант Туэйт?

Нет ответа.

– Прочь, – сказала бабушка.

Секунду спустя полицейский взял свою фуражку со стола, прошёл мимо бабушки по холлу и вышел в переднюю дверь. Бабушка проследовала за ним до двери и встала там, скрестив руки. У машины констебля Стрэнга было немного места для манёвра, поскольку теперь на подъездной дорожке запарковалась бабушка. Ему пришлось под нашими взглядами несколько раз сдавать вперёд-назад, пока он, наконец, не вырулил из двора, не звякнул решёткой канавы и не скрылся.

– Идиот, – прошипела бабушка, потом резко вдохнула и взялась рукой за бедро.

Я хотел обнять её ещё раз, но она спросила:

– Чем это пахнет, горелым?

Она прошла мимо меня в кухню, и я отправился за ней спасать суп.

Я ходил туда-сюда по кухне, пока ждал Дебс. Мы собирались в паб на вечер историй, её отец должен был нас подвезти.

– Прекрати ходить! – крикнула бабушка из кабинета.

Волк выйдет на дорогу. Отец Дебс слетит с асфальта, мы разобьёмся.

– Ты нервничаешь, – крикнула бабушка. – Это нормально, она тебе нравится.

– Что? – крикнул я, остановившись.

Она не ответила. Я пошёл в кабинет. Она сидела за столом в свете лампы, укрыв плечи шалью и копаясь в бумагах.

– Нет, не нравится, – сказал я, вернулся на кухню и продолжил ходить.

Вошла бабушка.

– О чём ты думаешь? – спросила она.

– Мы разобьёмся.

– Маловероятно.

– Но не невозможно.

– Нет, не невозможно.

Я хотел что-то сказать, но сдержался.

Послышался звук двигателя. Мы с бабушкой переглянулись. Машина проехала по решётке над канавой, я подошёл к двери. Деревья шумели на ветру. Фары серебряного универсала яростно светились.

– Хорошего вечера!

Я захлопнул дверь.

– Привет, – сказала Дебс, когда я сел в машину.

– Привет, – сказал я.

Шеридан Бенедикт ничего не сказал.

Мы вырулили на дорогу и поехали по ней вниз. Дебс высунулась из-за подголовника переднего сиденья. Её глаза блестели от восторга.

– Хорошее Рождество?

– Ага. А у тебя?

Она скорчила рожу и ехидно сказала:

– Восхитительное.

– Вы слишком молоды, чтобы ходить в паб, – сказал её отец.

Дебс повернулась вперёд.

– А, ну да, ты ни разу не был в пабе, пока тебе не стукнуло восемнадцать, так?

Мы выехали на главную дорогу. Что-то дохнуло мне в шею, я вскрикнул.

Дебс снова обернулась.

– Полька! – засмеялась она.

Пастушья собака стояла в багажнике, положив голову на задние сиденья и тыкая мокрым носом мне в ухо.

– Оттолкни её.

Мне не пришлось, потому что Полька исчезла. И снова появилась. Она заглядывала мне через плечо, желая знать, куда мы едем в такое позднее время. Её дыхание было горячим и вонючим. Я выставил ладонь и легонько толкнул. Полька не сдвинулась. Я толкнул сильнее. Она закрыла пасть, но не сдвинулась, продолжая серьёзно смотреть вперёд. Я решил, пусть лучше так, чем дышит мне на ухо. В этот момент собака снова открыла пасть и продолжила громко дышать. Я наклонился между передними сидениями.