Ирка переключилась на истинное зрение, но иистинным зрением не увидела ничего опасного. Даже ползший по стене доходногодома по Большому проспекту старый суккуб с полным рюкзаком мерзких снов и,кашляя, точно усталый почтальон, рассовывавший их в форточки, не заинтересовалее. Высвеченный Иркиным вниманием суккуб на мгновение застыл, оглянулся итотчас, не дожидаясь копья, сгинул.

«Сразу видно: стреляный воробей. Реакциядолжна опережать событие. Испугался – сначала убеги, а потом уже думай», –одобрительно подумала Ирка.

Вот только не все, что хорошо для суккуба,хорошо для валькирии. Суккубу просто – испугали его, помчался в другую частьгорода и там снова знай себе расставляй скверные сны-удочки. Расставил, сиди ижди, где клюнет. А что делать ей? Площадку-то с собой не утащишь.

Ирка вздохнула. Сунув копье под мышку, онастала греть в карманах руки и неожиданно для себя обнаружила там плиткушоколада.

«Багров! – поняла она. – Тоже мнепаж нашелся! А что, правда, возьму его в пажи! Некромаг, подсовывающий в карманшоколадки, это мощно».

Съев шоколад, Ирка приободрилась. Страх не точтобы ушел, но как-то временно отодвинулся и сделался не таким сильным. Точночеловек, искавший тебя в этой комнате, перешел искать в соседнюю.

Сама не зная зачем, Ирка забралась на горку искатилась. К ее удивлению, это не подарило ошеломляющего замирания в груди, какбывало в раннем детстве. Собрав на джинсы холод и мокрую ржавчину, Иркаразочарованно отошла от горки.

«Никогда не повторяй того, что тебе нравилосьв детстве! Потеряешь прекрасное воспоминание!» – вспомнила она совет Бабани,которая однажды, в зрелые уже годы, сломала зуб, вздумав купить такого жепетушка на палочке, как дарила ей когда-то мама. То ли сахар изменился, то липамять отомстила, но петушок клюнул-таки ее красной своей головой.

Когда небо забрезжило ожиданием рассвета,Ирка, встрепенувшись, перешла туда, где вчера видела золотистый квадрат, иостановилась там. Ни на какое чудо она себя не настраивала и ничего особенногоне ожидала.

«Если тебе дано увидеть – увидишь сама!» –вспомнила она напутствие Фулоны.

В истинном чуде нет никакой мистики. Оноабсолютно естественно, неназойливо и чаще всего почти неприметно. Все пышныечудеса являются в большинстве своем ложными и уж точно идут не от света.

Переминаясь с ноги на ногу, Ирка стояла и дулана замерзшие пальцы, ловя дыхание сложенными ладонями. Копье она к тому временизаставила уже исчезнуть и была очень довольна, что то послушалось. Ходить с нимдолго не особенно удобно. Удовольствие это ниже среднего, а романтика скоровыветривается.

В миг, когда над крышей дальнего дома сталпроявляться розовый ободок, что-то легко и неуловимо подуло Ирке в глаза. Онаморгнула и в тот краткий момент моргания, когда глаза ее были закрыты, внезапноувидела начало длинной, из тысяч и тысяч ступеней, прозрачной лестницы,уходившей ввысь. Она, Ирка, стояла у самого ее подножья, шагах, быть может, втрех от первой из ступеней.

Ирка от неожиданности распахнула глаза, акогда вновь, секунду спустя, закрыла их уже специально, то вместо лестницыувидела лишь обычную черноту. Сколько она после ни моргала и ни стояла сзакрытыми глазами, лестницы так и не увидела.

Все, что у Ирки осталось, – это тапервая, захваченная памятью яркая картинка. Диск солнца уже приподнялся наддомом. Две большие, навечно прописанные в Питере тучи медлительно подползали кнему, точно рыхлые слизни к сочному плоду.

Солнце и подняться еще не успело, а слизни ужезабрались на него и закрыли, и только изредка дряблые тела их, трескаясь,освещались изнутри живыми алыми полосами.

Примерно час спустя Ирка оставила свой пост и подняласьв квартиру. Матвей уже встал и поджаривал на сковородке большой кусок вырезки,щедро поливая его маслом и добавляя много перца. Рядом с Багровым стояла ИнгаМихайловна и, держа под мышкой откормленную ногтями жирную собачку, критическинаблюдала за его действиями.

Когда соседка удалилась, Ирка рассказалаБагрову о своих ночных страхах.

– Сама не пойму. Суккуба я, что ли,испугалась? – сказала она виновато.

Матвей ухватил сковороду за ручку и, подбросиввырезку, ловко поймал ее уже другой стороной.

– Страхи бывают троякого рода. Первый –когда человеку есть чего бояться, и он боится. Второй – когда бояться нечего,но он все равно боится. И третий, когда бояться есть чего, но человек этого небоится, а боится чего-то совсем иного, чаще всего надуманного, –назидательно произнес он.

– И какого же рода мой страх? –спросила Ирка.

Этого Багров не знал.

– Может, первого. Но не исключено, что итретьего, – сказал он.

* * *

Поев, Ирка ненадолго прилегла отдохнуть.Матвей же вышел на улицу. На площадке стояла девчонка лет одиннадцати с пятнамигрязи на жеребячьих коленях. Она бросала мяч, и его желтое упругое телоотпрыгивало от стены ей в руки. Изредка девчонка бросала мяч слишком сильно, неуспевала поймать его и, заранее ойкая, лезла в кустарник доставать.

Решив, что на шпионку мирового зла девчонка нетянет, Багров подошел к турнику и, выполнив подъем с переворотом, сел наперекладину. Минут через десять девчонку позвали, и она, пискнув:«Сейча-а-ас!», умчалась.

Багров машинально проводил ее взглядом, а когдавновь повернулся, то увидел троих мужчин. Последний как раз заканчивал выходитьиз глухой стены и с недовольным лицом оглядывался, проверяя, не застрял ликаблук.

Матвею потребовалось не больше секунды, чтобыпонять, кто перед ним. Спрыгивая с турника, Багров огляделся. Площадкаопустела. Даже движение автомобилей по Большому проспекту странным образомпрекратилось.

В рядовых случаях тартарианцы, посещаячеловеческий мир, пытаются все же замаскироваться. Не потому, разумеется, чтоим важно мнение смертных, но хотя бы из опасения без предупреждения бытьатакованными боевой двойкой златокрылых. Однако эти трое не потрудились даженатянуть морок.

Двое – те, что шли по краям, – были втемных, прожженных лавой плащах. Под плащами поблескивали нагрудники. В нихбыли вделаны защитные кольца, в которые многие стражи мрака предпочитали вовремя боя вставлять дархи, чтобы метавшаяся на цепи сосулька не стала легкойдобычей меча или маголодии.

Оба маленького роста, но крепкие, почтиквадратные. У того, что слева, отрубленное ухо смотрело темным слуховымпровалом. Видимо, тем же ударом у него был стесан край скулы. Выглядело этожутко – точно скол по мраморной голове статуи.