В движениях Дафны по-прежнему сохранялась всета же трепетность. Нет, не внешняя осторожность, которая заставляет человекабережно шагать по чему-то хрупкому или пугливо брать хрустальный, с тонкойножкой бокал, но трепетность сердечная, истинная, проявляющаяся в отношении ктому, что он делает.

Постояв недолго на второй ступеньке, Дафнаспустилась.

– Ты видел? – спросила она тихо.

– Как ты поднималась, да.

– И больше ничего? Саму лестницу?

Меф безнадежно оглянулся в пустоту и мотнулголовой. Дафна грустно сгорбилась, но тотчас с надеждой вскинула голову.

– Погоди, я, кажется, понимаю. Ты чемсмотрел? – вдруг спросила она.

– Чем-чем? Пятками! – с досадойбрякнул Меф.

Именно брякнул, но по лицу Дафны увидел, чтослово получилось достаточно точным. Более того: оно в большей степени отражалосуть, если бы он сказал «глазами». Это только людям кажется, что слово можетлгать. Лгать может человек. Или думать, что лжет.

Истинное же слово всегда правдиво, из каких быуст, с какими внутренними побуждениями и с какой целью бы ни исходило. Даже отзлейшего врага порой услышишь такую зоркую и точную правду, которой не скажут идесять искренних друзей. Возможно, человеку кажется, что он тебя обижает, наделе же невольно вонзает скальпель, чтобы исправить и сделать лучше.

– Ты действительно не тем смотришь. Неглазами! Посмотри на нее всем сердцем, всем существом. Попытайсяполюбить, – сказала Даф.

Меф засопел. Любить лестницу у него неполучалось. Более того, он даже где-то считал это шизой. Взглянув на него, Дафлегко догадалась, в чем тут дело.

– Лестницу как раз и не надо старатьсялюбить! Не в лестнице тут дело. Полюби свет! Потянись к нему сердцем, и тогдаоткроется путь. Когда видишь конечную цель, появляется и путь. А когда невидишь конечной цели или хотя бы приблизительно не чувствуешь, где она, то ипути нет. Есть только метания.

Однако и с этим у Мефа возникли сложности. Емусложно было сосредоточиться и полюбить свет, когда рядом сияющим зигзагомстояли златокрылые, толпились валькирии, переминался с ноги на ногу Корнелий иучастливо, точно военкоматовский психиатр, взирал на него Эссиорх.

– Дафна! – негромко сказал Эссиорх,потянув ее за руку. – Может, не будем его заставлять любить так уж сразу ииз-под палки? А то еще напугаем! Давай уж лучше как-нибудь постепенно. А тостоит человек с подбитым глазом, потный, только что отвоевавший у мрака своючапаевскую шашку, а ты ему: давай живо люби свет! Так с ходу не получится.

Дафна грустно кивнула. Она прекрасно понимала,что Эссиорх прав. Любовь зарождается постепенно. Прорастает из незримого семеникак слабый росток, который лишь спустя много месяцев, а чаще лет, становитсядеревом. Наивно ожидать, что дерево появится само собой и сразу. Если бы ипоявилось, то не пустило бы корней и не прижилось. Лучше трезво, спокойно итерпеливо поливать проклюнувшееся семя хорошими делами и мыслями, остальноепредоставив тому, кто проращивает в этом мире все ростки.

Дафна посмотрела на печального Мефа,убедилась, что лицо его действительно потеряло симметрию от удара навершием, иулыбнулась.

– Расслабься! Отставить любить свет прямосейчас! – сказала она задорно. – Можешь начать с какого-нибудьпростого доброго дела! Сними моего кота вон оттуда! А то он явно собираетсясовершить кражу чужого имущества путем его торопливого пожирания!

Меф вскинул голову, посмотрел вдоль Большогопроспекта и на высоте третьего этажа увидел Депресняка, который подбирался ккуску ветчины, который некий деятель вывесил в прозрачном пакете за окно.Сложно сказать, что послужило мотивом такому поступку. Может, холодильник былсломан.

Но главное тут не это. Главное, что Мефвпервые видел кота, который карабкался по отвесной каменной стене, вонзая в неекогти с такой легкостью, точно она была из сливочного масла.