Ресторан, в котором Зозо встречалась сБурлаковым, находился недалеко от гастрономического бомбоубежища Хаврона. Онбыл чистеньким, пахнул свежей выпечкой и начинался с большого белого холста, накотором известные люди ставили маркером свои размашистые подписи. Подписей былодовольно много, что должно было напитать Зозо уважением к этому царствупрославленных желудков.

Возле этого холста Зозо, пришедшая раньшеназначенного срока, и дожидалась Бурлакова. Заметив машину Леонида, въезжающуюна парковку, Зозо испытала внезапную робость и укрылась в женской комнате, гдеи просидела десять минут, рассматривая в круглое зеркало над раковиной своеиспуганное лицо.

– Сейчас или никогда! – повторялаона точно заговор.

Тем временем ее «зубодробилкин» уже сидел застоликом и равнодушно, точно язвенник, листал меню.

– Прости! Надеюсь, ты несоскучился? – проворковала Зозо, подходя.

– Ничего-ничего! Примерно этого я иожидал. Пунктуальные женщины – это утопия! Они мне совершенно не нравятся! –сказал Бурлаков.

Его медлительный голос, которым он нередкозапугивал пациентов до состояния амебы, потеплел ровно настолько, насколько этобыло уместно. Зозо порадовалась, что не вышла из своего убежища, даже когда вдверь барабанили.

Подошедшая официантка чем-то напоминалагрустного, большеглазого, очень чистенького тушканчика. Зозо так волновалась,что ткнула пальцем в первый попавшийся салат и попросила сок.

– Сок свежевыжатый? – уточнилаофициантка.

– Что? Как хотите! – не расслышав,торопливо сказала Зозо.

– Я лично ничего не хочу! –назидательно произнес тушканчик и удалился на задних лапках.

– Ну как твой сын? Где он сейчас? –приветливо спросил Леонид.

– Сидит дома. Играет накомпьютере, – соврала Зозо, не видевшая Мефа уже недели две.

– В прошлый раз ты говорила, что онкруглые сутки делает уроки. Или он сутки делает уроки, а следующие суткииграет? – добродушно напомнил Бурлаков.

Зозо с усилием улыбнулась.

– Он очень тихий. Его почти никогда не видно, –сказала она, надеясь, что, когда встреча кандидата в папы и кандидата в сыновьявсе же произойдет, Меф будет хотя бы без меча и без подружки.

К счастью, Леонид больше не интересовалсяподробностями жизни девятилетних мальчиков. Он равнодушно взглянул черезстеклянную стену на улицу, где стоял его автомобиль, а когда сразу после этогопосмотрел на Зозо, той показалось, что взгляд у него блестящий и колючий, какновенький зубной бор.

«А ведь он меня совсем не любит! И не нужна яему совсем! Ему вообще непонятно что нужно. Прав Эдя: мутный он!» – с внезапнойясностью подумала Зозо.

Ей захотелось встать и уйти. Она дажедернулась, отодвигая стул, но страх одиночества и желание быть счастливой любойценой приказали ей остаться.

– Как вы относитесь к ревности,Леля? – спросила она задиристо.

Порой Зозо захлестывала лихая волна отваги, итогда мгновенно становилось очевидно, что она мать Буслаева и сестра Хаврона.Среди кактусов не растут подснежники.

По вялым глазам Бурлакова Зозо прочитала, чток ревности он не относится никак, поскольку она не имеет прямого отношения кего служебным обязанностям.

– Ревность, Зоечка, это качество,требующее постоянного эмоционального обслуживания и большого количествасвободного времени, – сказал он.

– Не ревновать тоже плохо. Если тебясовсем не ревнуют – значит, ты безразлична. Плевать, где ты, с кем ты, чемзанимаешься, о чем думаешь – вообще глобально чихать на тебя, – субеждением сказала Зозо.

Бурлаков поправил солонку.

– Как-то они ужасно долго ничего неприносят! – сказал он тоскливо. – Понятно, что горячее готовят. Но яже просил вначале кофе! Что они за ним, ослика на базар послали?

Зозо с задержкой улыбнулась. Она испытываласмятение.

– Да, кстати! А где мой зуб? – вдругвспомнил Леонид.

«Твой – у тебя во рту!» – чуть не ответилаЗозо, но сдержалась и смиренно полезла в кошелек. Зуб Мефа Бурлаков разглядывалнедолго. Завернул в салфетку и спрятал в нагрудный карман.

– А посмотреть? – спросила Зозо собидой.

– Посмотреть? Ну да не тут же! –улыбнулся Бурлаков. – Я и так уже по зубику увидел, что в детстве мальчиклюбил конфетки! Ай-ай-ай! Могу открыть вам профессиональную тайну, Зоечка!Конфеты – лучший друг стоматолога! Если бы их не было, многим из нас пришлосьбы искать другую работу.

Зозо хотела ляпнуть, что Меф всегда, даже втри года, гораздо больше конфет любил мясо, но внезапно в дверях увидела своегородного братца. За спиной у Эди маячил встопорщенный и сердитый «здоровыйконкурент». Эдя повернулся к нему и что-то шепнул, указывая на столик.

В момент, когда краснолицый, размахиваяруками, направился к ним, Зозо осознала, что он изрядно навеселе и находится втой стадии подпития, когда уже хочется совершать геройские поступки, но еще нехочется просить за них прощения.

В сердце у Зозо шевельнулось сомнение, что ееплан был так уж хорош.

«Прикончу Хаврона!» – пугливой птицейвспорхнула мысль. Однако было уже поздно.

– Привет, Зоя! А я тебя всюду ищу! Вот ивстретились! – фальшивым тоном уличного приставалы произнес краснолицый,оглядываясь на дверь, в которой то появлялся, то исчезал Эдя.

– Привет! – поздоровалась Зозо,запоздало спохватываясь, что не знает даже имени своего арендованногопоклонника.

Краснолицый шевельнул щеточками усов. Неумелаяигра компенсировалась старательностью, с которой он выговаривал слова.

– С кем это ты тут, Зоя? Что за мужик?Почему я его не знаю? – продолжал он.

– Леонид, может быть, вы самипредставитесь? – предложила Зозо.

Бурлаков стал привставать, нерешительнопротягивая ладонь. Краснолицый посмотрел на его руку и сдвинул бровки.

– А ты сиди! – гаркнул он.

Леонид озадаченно захлопал глазами.

– Простите… – начал он.

– Не прощу! Сидеть, я сказал! Рукидержать перед собой! Смотреть на стол! – гаркнул краснолицый. В голове унего что-то замкнуло.