– Нет, ты послушай! Я его насквозь вижу!Такие, как Гопзий, притворяются последовательно плюющими на чужое мнение, асами три дня могут проторчать в ванной, незаметно выдавливая какой-нибудьпрыщик! Авторитетов как будто не признают, но если случайно услышат, что сапогис тупыми носками уже не носят, скорее повесятся, чем их наденут… Это не стражмрака, а сплошное гниющее самолюбие!.. И девчонок небось еще клеит, собака!

– Корнелий! Остынь! – терпеливоповторил Эссиорх. – Хочешь заняться самокритикой – отойди в сторонку! Ятут человека в чувство привожу!

Племянник Троила нахохлился и, попытавшисьобидеться, отошел от хранителя шагов на пять.

Когда несколько минут спустя Ирка, ощутившаявнезапную тревогу, появилась во дворе, Эссиорх все еще хлопотал над Багровым.Матвей открыл глаза, однако пока смутно осознавал, где он.

Корнелий, которому требовалось спуститьвоинственный свой пыл, возбужденно подпрыгивал и обстреливал ослабленнымимаголодиями скомканную газету, которую ветром проносило по Большому проспекту.По газете он так ни разу и не попал, зато в клочья разнес одно из задних колеспроезжавшего трейлера, после чего ему осталось только сделать вид, что туда они метил.

– А, валькирия-недоодиночка! –нарочито путая слова, приветствовал он Ирку. – Утро добречкое! Мы тутбьемся-бьемся, а она чаи прохлаждается!.. Почему ты вышла?

– Да как-то не спалось совсем! Места себене находи… – рассеянно начала Ирка и вдруг вскрикнула.

Заметив Багрова, она метнулась к нему. Матвейполулежал, опираясь на локоть, и отрешенно, плохо узнавая, смотрел на Ирку. Мирмедленно собирался из осколков.

– Я точно чувствовала! Ну просто какзнала! – воскликнула Ирка со слезами.

Корнелий так расхохотался, что уронил сначалафлейту, а потом и очки. Поднял и то, и другое, после чего флейту уронил ещераз, а очки больше не ронял.

– Обожаю женскую интуицию! После того,как тебе свалится на голову кирпич, женщина непременно скажет, что вещее сердцеподсказало ей это еще вчера!.. А сны снились так еще неделю назад! Однонепонятно: с какой радости она потащила тебя мимо стройки, когда ты преспокойносидел дома с книжкой и даже не собирался выпираться из дома?

Ирка не ответила. Она вообще не слушала, чтоон там лепечет. Чувство вины глодало ее, как сто тысяч мелких голодных крыс.Ирка схватила Эссиорха за запястье.

– Он будет жить? Скажи: будет? Только нескрывай ничего: мне нужно знать!

Эссиорх задумался. Хранители, как известно,любят честные ответы на вопросы.

– Вообще-то смерти как таковой несуществует. С другой стороны, если имеется в виду физическая жизнь данноготела, тут какие-то сроки, конечно, есть, – сказал он.

– Сколько? – жадно спросила Ирка.

– Ну лет пятьдесят еще точно. Взависимости от состояния организма и при условии чуть более заботливогоотношения к своей голове, – уточнил Эссиорх.

Корнелий принялся ржать, после чего Ирке оставалосьтолько левой рукой резко рвануть его за стопу, правой придержав колено. Ойкнув,Корнелий плюхнулся на землю и, охарактеризовав Ирку не понимающей шутокистеричкой, стал искать улетевшие очки.

Прошло еще добрых пять минут, прежде чемБагров окончательно оправился от удара и сумел рассказать, как все было.

– Вы-то откуда здесь? – спросил он.

– Да, в общем, оттуда и появились, что выохраняете. К сожалению, едва не опоздали, – с улыбкой пояснил Эссиорх.

Ирка решила, что пришла пора брать быка зарога.

– Может, ты все-таки перестанешь играть втайны мадридского двора и ясно скажешь: что именно мы охраняем? А то сначалаФулона мудрит, потом ты!.. Если уж и темные знают, то от кого вообщесекрет? – спросила она с негодованием.

Эссиорх смущенно закашлялся, в нерешительностипоглядывая на Корнелия.

– Видишь ли… Тут не все так просто. Естьистины, которые не познаешь раньше, чем до них дорастешь. До этого же моментадаже и говорить о них не следует.

– Хочешь сказать: я не доросла?

Эссиорх уклонился от прямого ответа.

– Ты что-нибудь видела? Я имею в виду: виделали ты хоть что-нибудь сама? – спросил он осторожно.

– Да, – подумав, ответила Ирка.

Эссиорх вновь посмотрел на Корнелия. Тотнедоверчиво вытянул губы.

– Где? Там, где я стою? Точнее,ползу! – сказал он и, наконец найдя очки, на четвереньках отбежал всторону.

Ирка осмотрелась.

– Нет, гораздо дальше. Здесь! –уточнила она, решительно вставая туда, где ночью зажегся сияющий квадрат.

Эссиорх и Корнелий уставились друг на друга.

– Все верно! – сказал Эссиорх.

– Ну разве я не говорил многократно, чтовсе женщины гении, а которые не гении, тем попросту надоело ими быть! –завопил Корнелий. – Конечно, она видела! Это был большой сверкающий каменьразмером примерно с меня, не так ли? Не то чтобы рубин, но красноватый такой,вроде рубина – так, да?

Ирка удивленно моргнула.

– Камень? Почему камень? Мне показалось,что это была лестница!

Люди – совмещающиеся сосуды. Злоба одногомгновенно ощущается другими и становится их собственной. Даже скрытую злобу неспрячешь. Так же и свет становится светом тех, кто рядом, при условии, что впервое мгновение ты не позволишь мраку и недоверию захлестнуть твой огонек.

«Книга Света»

– Ждать нэ надо? – сипло спросилМамай.

Сегодня он был на желтой «Волге» с шашечками,непрерывно колотил по гудку, орал в окно на медлительных прохожих, вытряхивалпод колеса пафосных внедорожников переполненную пепельницу и всю дорогу слушалшансон. Меф готов был поклясться, что более кондово-правильного водилы в этотчас не отыскать было во всем Питере.

С другой стороны, зорко-умная Дафна уже всамой этой сверхдостоверности усматривала фальшь и натяжку. Как только некаяформа или психологический тип становятся настолько ясными, что легко и охотноподдаются пародированию, это верный признак того, что в самое ближайшее времяэтот тип или форма исчезнут совсем. Жизнь, как и литература, не любитисследованных ходов.

– Ждать не надо. Потом лучше еще разприедешь, – сказал Меф.

– Точна нэт? Ну на нэт и суд тоже нэт!