— Почему вам понадобилась именно я? — прошептала она, упиваясь его близостью.

— Потому что вы первая выразили готовность подчиниться моим желаниям.

Его ответ был подобен ушату холодной воды, и Дженис вспылила:

— Это просто возмутительно! Я не собираюсь потакать вашим прихотям!

Он приостановился на секунду.

— В самом деле? А для чего, вы думаете, мы направляемся в каморку для хранения сбруи?

«Подчиниться его желаниям?»

При этой мысли жар разлился по животу Дженис. А затем Люк ее снова поцеловал, и вопреки своим убеждениям она ему ответила — со всем пылом, на который была способна, — тут же позабыв обо всем остальном.

Однако разумная часть ее существа продолжала вести войну с таившейся в темной глубине распутницей.

Повернув голову, чтобы глотнуть воздуха, Дженис спросила:

— Разве нельзя привлечь кого‑то из прислуги — кухарку или одного из лакеев?

— У меня нет аргументов заставить их потом держать язык за зубами, в то время как с вами…

Дженис залилась краской стыда и укоризненно вздохнула:

— Я имела в виду… неужели у вас совсем нет друзей?

— Я отлично справляюсь один, — улыбнулся Люк, сверкнув видной даже в полутьме белизной зубов, и скользнул ладонью по ее икре под сорочкой.

Дженис задрожала от удовольствия и была страшно разочарована, когда он остановился.

— Вы согласны со мной? Еще до того как признались, что решили соблазнить герцога, вы были готовы подчиниться моим желаниям. Ну а я… воспользовался этим и выставил в окно фонарь.

— Значит, я и вправду вам нужна лишь для дела, и ни для чего больше.

— Не стану отрицать: поначалу так и было.

На сей раз его ладонь добралась до кружевных панталон, проникнув пальцами за край.

«Еще, умоляю!» — подумала Дженис, когда его пальцы проникли под их край и остановились.

— Кроме того, я очень быстро понял, что вам совсем не хочется возвращаться в Лондон и вы сделаете все возможное, чтобы остаться.

— Вы правы. И вы решили этим воспользоваться…

Он не ответил, а лишь повторил:

— Поверните ручку этой двери.

— Вот видите? — сказала Дженис, когда они очутились в маленькой темной комнате. — Вас даже не волнует, согласна ли я выполнить ваши желания.

Он усмехнулся, поставил ее на пол и отошел. Она услышала, как он высекает огонь, а секундой позже увидела в тусклом пламени маленькой свечи его голову в ореоле сияния. Только это был вовсе не ангел, а сильный, уверенный в себе мужчина, лицо которого пряталось в тени.

Внезапно ее осенило:

— Так, может, вы и не грум вовсе? Может, просто взялись за эту работу, чтобы проникнуть сюда?

— У меня много обличий, — уклончиво ответил он и шагнул к ней.

Внезапно ее охватил страх.

— Пожалуйста. Не надо…

— Не надо… что? — Он крепко сжал ее локоть. — Не надо целовать вас? Не надо ласкать, чтобы доставить удовольствие?

— Н‑нет. То есть я имела в виду — да. — Она совсем запуталась. — Вы… вы слишком опасны.

— Не для вас. — Он принялся расплетать ее косу и распустил ей волосы.

Дженис закрыла глаза и прошептала:

— Я не могу… Я добропорядочная девушка, и мне не следовало приходить сюда. Не знаю, что на меня нашло.

— Тш‑ш. — Люк подвел ее к скамье. — Мы не станем ничего делать против вашего желания.

Дженис осторожно уселась, плотно зажав руки между коленями. По телу пробежала дрожь облегчения, но страх так и не покинул ее — она по‑прежнему боялась той стороны жизни, исследовать которую начала с этим невозможным мистером Каллаханом (краткий эпизод с Финном не в счет). С грумом она сама себя не узнавала: ей открылись такие глубины, о существовании которых в себе Дженис даже не подозревала.

— Почему вы не воспользовались услугами одной из гостий ранее?

— Потому что не мог доверить им столь деликатное дело. Если бы герцог о чем‑то догадался, меня бы тут же уволили.

— А как вы поняли, что на меня можно положиться?

— По вашему поцелую, конечно. А кроме того, я быстро понял, что вы очень находчивы, сообразительны и умеете хранить секреты.

— И как вам это удалось?

— Я заметил, как хорошо вы скрываете свою истинную натуру. С виду вы немного замкнуты, упрямы и подозрительны, но в душе авантюристка и дерзкая шалунья.

— И все это вы узнали за один день?

— О да, это было не сложно. — Он приподнял ее распущенные волосы и поцеловал в шею.

По телу Дженис побежали мурашки, и она ощутила острое желание прижаться к нему, крепко‑крепко… Забыть в его объятиях обо всех событиях этого дня, такого длинного.

— Я принесу вашу накидку, — нарушил столь благостное течение ее мыслей Люк, но она задержала его, положив ладонь на предплечье.

— Подождите.

Он вопросительно посмотрел на нее, но ничего не сказал.

— Эти две сестрицы… — Дженис судорожно сглотнула. — Я случайно услышала, как они говорили обо мне ужасные вещи. И как вы понимаете, очень неосмотрительно с моей стороны оставаться здесь, с вами. Если нас застанут, эти грязные слухи посчитают правдой.

Люк нежно коснулся ее щеки, и Дженис, прижавшись к его ладони, закрыла глаза. Его мимолетная ласка вызвала у нее новый приступ желания, нестерпимо острый. Его рука была такой крепкой, такой надежной. Сильной и теплой.

Осмелев, девушка положила руку на его бедро — крепкое и мускулистое, — а затем, повернув голову, поцеловала ладонь, поглаживавшую ее щеку.

Дженис почувствовала, как он внезапно замер, и повторила ласку, только на этот раз лизнула солоноватую шероховатую кожу языком.

Прикосновение его пальцев неожиданно пробудило что‑то внутри ее, что‑то загадочное и неизведанное. Она не знала, что это, но оно взывало к ней — таинственная лихорадочная пульсация, начавшаяся в жилах и постепенно растекшаяся по всему телу, сосредоточившись в конце концов в таинственном местечке между ног.

А он продолжал бережно удерживать в ладонях ее лицо, и она вздыхала, уткнувшись в эти большие и такие теплые ладони.

Как бы Дженис хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно! Какое блаженство ощущать легкое поглаживание его пальцев по вискам. А когда он зарылся пальцами в ее волосы, тьму за сомкнутыми веками пронзили красные и синие молнии.

— Мм‑м, — пробормотала она, все еще упираясь ладонью ему в бедро.

Его большая ладонь теперь гладила ее по голове, лаская теми же неспешными уверенными движениями, которые Дженис наблюдала, когда он успокаивал Эсмеральду. Голова ее слегка покачивалась при этом. «Не останавливайся», — мысленно молила девушка, не замечая, что в такт этим движениям поглаживает его бедро.