была не фантазия! Он посмотрел назад, и в глаза бросился поднимавшийся над желтеющей далью плюмажик — это кто-то скакал во весь опор, вздымая пыль.

— Мансур!

Дервиш перестал читать свои мантры и поворотил голову. Нахмурился, но клячонку понукать не спешил.

— Это один человек. С ним никого. Биз ундан кучлимиз. Если он враг, мы его одолеем.

На свету его зоркости можно было доверять. А вскорости уже и Вадим разглядел одинокого всадника, чей конь несся вскачь, летя, как на крыльях.

— Наш! — вскричал Вадим, разглядев синие петлицы с черной окантовкой. — Из кишлака. Наверное, Мокрый послал.

Рука, сжимавшая рукоять револьвера, расслабилась, но напряжение не отпускало. Если командир гарнизона не поскупился и отправил вслед за отбывшими гостями бойца на лихом скакуне — а то, что скакун лихой, виделось по той резвости, с какой он отмахивал сажень за саженью, — то, вероятно, имелись веские причины. Не доставлен ли в Алтынкан сейф из Москвы?

Вадим остановил лошадку, то же самое сделал и Мансур. Взмыленный гусар в съехавшей назад буденовке подскакал к ним и осадил свою конягу.

— Тпр-ру! Я от Федота Родионыча…

Так звали Мокрого.

— Что там? — спросил Вадим с нетерпением. — Груз прибыл?

— Нет… Срочный пакет из Самарканда. Из отдела ОГПУ. Велено немедля в руки передать.

Вот это карамболь! О своей принадлежности к всевластному политуправлению Вадим рассказал только Мокрому. Хотя республиканские особисты могли сведать об этом и по собственным каналам.

— Давай сюда! — Он протянул руку, и в нее лег бумажный четырехугольник с потеками клейстера.

На нем фиолетовыми чернилами было выведено: «Вручить лично и сверхсрочно тов. Арсеньеву В. С. В случае неисполнения — трибунал». Ясно теперь, отчего Мокрый так расстарался.

Вадим сломал печать и высвободил донесение, напечатанное на машинке на двух страничках. Вчитался. После первых же строк его брови удивленно взлетели, затем опустились. Он дочитал до конца, перечел еще раз. Никто из присутствовавших не отрывал его от этого занятия. Кавалергард с петлицами ведать не ведал, что написано в привезенной им реляции, а Мансур воспринимал с отстраненностью все, что покамест находилось за пределами его понимания.

Вадим сложил четвертку бумаги, упрятал обратно в конверт.

— Это все? На словах ничего не передали?

— Никак нет, — отчеканил конный ратник и поправил буденовку. — Ответ будете давать?

— Буду. Но для начала… — Вадим навел револьвер на Мансура, который метрах в двух от него словно закаменел на своей худосочной лошади. — Для начала, уважаемый скиталец, подверни-ка левую штанину. Надо кое-что проверить.

* * *

Было так. Редактор Бабскер, получив от Вадима пространный очерк о похождениях экспедиции Вранича, проявил бдительность и, прежде чем дать разрешение на публикацию в газете, переправил его парткомитетчикам, чтобы не схлопотать потом нагоняй за какую-нибудь допущенную промашку. В комитете сказали, что у них и так забот полон рот, и порекомендовали Бабскеру, если уж он так перестраховывается, отдать материал на вычитку чекистам.

Другой бы на месте редактора плюнул и отступился, но он в своем желании отвести от себя возможные стрелы пошел до конца и отволок Вадимову писанину в отдел ОГПУ. Там она попала к дотошному службисту, он изучил ее доскональнейшим образом, и его насторожило описание Мансура. Он не поленился, переворошил картотеку и установил, что это описание как две капли воды подходит под словесный портрет ирода и душегубца Керим-бека. Совпадало все, вплоть до рубца на подбородке. Имелась, правда, еще одна особая примета, о которой Вадим не упомянул, — родимое пятно на левом бедре. Поскольку Керим-бек уже пять лет числился во всесоюзном розыске как опаснейший преступник, въедливый службист поднял тревогу. В его ведомстве, конечно же, знали, кто таков Вадим Арсеньев, поэтому по линии политического управления ему было отправлено указание: распознать личность Мансура путем сличения всех примет и, если он окажется Керим-беком, произвести арест.

Как ни жаль, самаркандский отдел не мог выделить подкрепление — сказывалась острая нехватка кадров. Рассчитывали, что московский агент в достаточной степени подкован и справится самостоятельно. А в случае чего ему пособят кавалеристы Мокрого. Однако к моменту прихода предписания Вадим с Мансуром уже покинули кишлак. Мокрый, не зная, что содержится в пакете, отправил им вдогонку одного бойца. Вот на этого-то безусого паренька, а в первую голову на себя самого, и должен был теперь рассчитывать Вадим.

— Чего застыл? Пошевеливайся! — прикрикнул он на Мансура, который вовсе не торопился обнажаться.

Дервиш, не слезая с лошади, шевелил сухими губами, проговаривал непонятные словеса. Чуть погодя потянулся, но не к штанине, а к притороченной к седлу сумке, где в числе прочего держал оружие.

— Э, без глупостей мне! Отстегни и брось сюда!

Мансур послушался — отстегнул сумку и перебросил Вадиму. Тот поймал ее левой рукой и едва успел отклониться, пропустив мимо кинжал, который дервиш метнул с поразительной искусностью и быстротой.

Арабский клинок с широким загнутым лезвием, называемый на Востоке «джамбия», не задел Вадима, зато вонзился в грудь глупо подставившемуся буденовцу. Мальчишка ойкнул и завалился назад, а его конь в испуге присел на задние ноги, оттолкнулся и понес.

Резко отшатнувшись, Вадим свесился с седла, поэтому выстрелил в Мансура из неудобной позы и, естественно, не попал. А в следующее мгновение ловкач метнул второй кинжал, который вонзился в бок лошади. Она захрапела и грохнулась, подмяв Вадима под себя. Был бы у Мансура третий кинжал, спецагенту пришел бы конец, однако на этот раз ему подфартило. Мансур не нашел, чем добить противника, и счел за благо покинуть ристалище. Он повернул свою саврасую доходягу на восток и поддал ей пятками в ребра.

Вадим из положения лежа трижды выпалил по удиравшему стервецу, но только зря израсходовал патроны. Мансур, которого правильнее теперь было называть Керим-беком, растворился в пустынной мари.

Проткнутая им кляча издохла, Вадим, изрядно помятый, кое-как выбрался из-под нее. Растер ушибленную ногу, присел на лошадиный труп. Коловращение мыслей в голове постепенно улеглось, и он собрал нехитрую мозаику.

Керим-бек — гений. Фантомас восточного преступного мира. Откуда-то он проведал, что в засыпанной песками крепости хранятся древние богатства. Он знал о карте, охотился за ней. Но что-то не сложилось, случилось так, что картой завладели люди Мокрого. Они отправили ее в Самарканд, а оттуда она попала в Москву. В пустыню прислали экспедицию во главе с Враничем. Керим, у которого наверняка имеются осведомители во всех кишлаках, пронюхал и об этом. Он внедрил в экспедицию своих засланцев, а потом приказал им и еще двоим разыграть трагифарс. На Вранича и Вадима напали, связали, дали понять, что они на пороге смерти, и тут, как