Паре ночей, если уж на то пошло.

И одного дня.

Пока я судорожно подсчитывал количество часов собственного беспамятства, замерев в дверном проходе, Рони добродушно хохотала. Маленькие пальчики, выглядывающие из-под длинных рукавов, обхватывали пузатую дымящуюся кружку, а на лбу девчонки, словно вот-вот проклюнувшийся рог, синела довольно внушительная шишка.

Красивая.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Даже такая.

Напротив Стрекозы сидела худая, как шпала, лысая девчонка, у которой буквально каждый оголенный участок светлой кожи был покрыт яркими веснушками, в том числе и на лице, где с трудом угадывались светлые брови и ресницы. Она мало походила на реального человека, особенно в лучах полуденного солнца матовыми лучами проникающего сквозь занавеску.

Такое ощущение, будто из комы вышел, но теперь жуть как захотелось обратно.

— Э… день добрый?! — то ли спросил, то ли все-таки утвердил я, и две пары глаз уставились на меня изумленным взглядом, после чего разразились новой волной дружного хохота.

Не могу сказать, что разделял всеобщее веселье.

— Стас, блин, — ухохатывалась Феврония, — Я теперь только с тобой пить буду!

Я, медленно переставляя ноги, ибо каждый шаг пульсировал в висках, прошел к столу, сел на табурет и отобрал у Стрекозы кружку. Обжигающий, насыщенный кофеином напиток, живительным эликсиром стремительно впитывался в меня, возвращая ясность в сознание.

— Серьезно, Калинин, ты — огонь! Если я когда-то называла тебя занудой, беру свои слова обратно. Ты ж просто неудержимый тусовщик, бунтарь и провокатор!

— Вряд ли, — поморщился, сильно сомневаясь в правдивости выданной мне характеристики. — Мы где вообще? Бабушка трубку оборвала, на чай ждет. Ты знала, что сегодня суббота?

— Ты что же, ничего не помнишь? — сощурилась наглая девчонка.

Из коридора послышался стук входной двери, и через пару секунд на пороге возник щуплый паренек, в тонких руках своих волочивший огромные пакеты из супермаркета. Всем своим видом он излучал высокую степень родства с лысой девчонкой, хоть и на голове его была пышная курчавая рыжая шевелюра, яркие многочисленные веснушки на белой коже не оставляли сомнений.

Увидев меня, он восхищенно ухмыльнулся.

— Здоров, Синяя Борода, — протянул мне руку рыжик, я пожал. — Народ, банька готова, можно идти. Поэтому соскребаем свои премилые кости и трясем ими в сторону выхода.

И, наверное, уже в тот момент стоило заострить внимание на Синей Бороде, но, честно признаться, волшебное слово «банька» неожиданно вытеснило всю прочую озвученную информацию.

Поэтому, когда толкаясь в темном коридоре, лишь на миг задержавшись у огромного шкафа, я поймал собственное отражение в зеркале, то ужаснувшись, отшатнулся, не веря собственным глазам.

Там, из тусклого мрака зазеркалья, на меня и впрямь смотрело чудовище. Жутко лохматое, с ввалившимися глазами на бледном лице, с рассеченной бровью, но, что самое ужасное, это борода.

Синяя борода.

Я и не знал, что могу там много, долго и без повторов ругаться матом. Еще никогда не замечал за собой подобного уровня импульсивности, чтобы орать на всех без исключения, даже на тех, кого вижу впервые, а таковыми были все, кроме согнувшейся пополам от смеха Февронии.

Уверен, без этой мелкой козы здесь не обошлось! Нахалка в безразмерном желтом мешке хохотала так, что из глаз ее лились слезы, которые она даже не успевала смахивать. Да и остальные явно не перешли в благоговейный трепет от моих угроз, ругательств и возмущений.

Громко хлопнув дверью, я выскочил наружу и … замер, потеряв дар речи.

Просторная терраса с дощатыми половицами плавно переходила в неширокий пирс, ступеньки которого уходили в воду. Бескрайнее синее небо отражалось в слегка покрытой рябью глади такой же бескрайней синей воды, вдоль скалистых, поросших пушистым зеленым мхом, берегов рвались ввысь огромные, покачивающиеся с безмятежным скрипом величественные сосны и белоствольные березы.

Вокруг царила чарующая атмосфера полной гармонии и покоя, немного сонная и ленивая, но вместе с тем торжественно великолепная.

Воды раскинувшегося передо мной необъятного озера стремительно тушили бушующий внутри меня пожар, вызванный недавним взрывом эмоций. Кричать больше не хотелось.

И вообще, все становилось каким-то неважным на фоне несокрушимых скалистых гор, отражающих солнечные лучи.

Шумная толпа позади, вывалившаяся вслед за мной из дома, быстро удалилась. По всей видимости, в баню.

Рядом встала притихшая Стрекоза, неловко прижавшись виском к моему плечу. В голове моей уже вспышками мелькали воспоминания, но до полного восстановления хронологии событий еще слишком далеко.

Мы молчали, и теперь вместо безудержного веселья из хрупкого тельца маленькой розовой девственницы буквально сочилось чувство вины, смущение, смятение, даже неловкость.

— Сегодня уже не успеем на чай к Ульяне Андреевне…

— Не успеем… Красиво так…

— Неудивительно… Мы же в Карелии…

— Нам в баню нельзя, — тихо констатировала Стрекоза.

— Почему? — возмутился я.

Феврония уцепилась в мою ладонь своими прохладными пальчиками (почему, кстати, они у нее никогда не бывают теплыми?) и подняла вверх мою руку, кивая на бинты.

— Пойдем, надо сменить повязку и обработать.

— Там татуировки, да? — как-то уж совсем обреченно выдохнул я, продолжая созерцать умиротворяющее великолепие окружающей нас природы.

— Татуировки… — постаралась ответить она таким же обреченным голосом, но я все равно услышал улыбку и не смог не улыбнуться в ответ.

— Думаешь, мы обо всем вспомним? — с затаенной надеждой поинтересовался и сам не понял, на что именно надеялся. На то, что мы непременно восстановим каждый фрагмент тридцатичасовой пропасти, или кое-что все же останется темными пятнами в сознании, дав возможность предположениям еще больших свершившихся безумств, либо их отрицанию.

До настоящего времени мне не доводилось выпадать из жизни, распрощавшись с адекватностью. Более того, всего неделю назад я бы рассмеялся в лицо любому, кто посмел бы предположить подобное. Это ведь не про меня. Я не такой.