— Ха-ха… — не удержавшись захихикала я над столь абсурдной просьбой. Ну в самом деле, где Стас и где Инстаграм! — Это нереально, Ульяна Андреевна. Даже Анжела с этим не справилась, хотя Станислав много лет исполняет все ее капризы.

— Пффф — отмахнулась она, — Эта вертихвостка за столько лет и палец о палец не ударила ради Станислава, что уж говорить о нас! А я старая женщина! Мне может жить осталось всего ничего, а я Ельцина помню лучше, чем собственного внука! Я, может, хочу хотя бы в Инстаграме видеть, хорошо ли кушает мой мальчик! Да вы вообще знаете, сколько мне лет!

— Сколько бы вам не стукнуло, Ульяна Андреевна, уверена, вы отлично отобьетесь! И вряд ли Станислав станет выкладывать посты о своих завтраках, даже не надейтесь. Тут вам вернее всего действовать через Анжелу. Пусть она для вас выкладывает меню внука.

— Видела я ее завтраки, — с ужасом припомнила заботливая бабушка, — Даже страшно становится, как представлю, что она и в Станислава эту дрянь запихивает! Один сплошной силос, прессованные опилки, да комбикорм. Ответь мне, деточка, мой внук еще не заблеял на таком рационе?

— Да… вроде, нет. Станислав взрослый мужчина, может добыть себе мамонта, не волнуйтесь понапрасну.

— Как же, может он. К сожалению, деточка, из ваших мониторов живой еды не вытащишь! Ты уж как-нибудь замани его к себе, покорми хоть едой нормальной. Курицу запеки, борща со сметанкой свари, пирог с мясом по рецепту Марии Афанасьевны сваргань. Порадуй мое бедное сердце! — с присущим ей пафосом закончила проникновенную речь Ульяна Андреевна.

Невольно покосилась на кухню, где остывала запеченная с овощами курица.

— Обещаю, Ульяна Андреевна. Как-нибудь при случае обязательно порадую, — смело пообещала старушке, намереваясь закончить разговор, предупреждая в случае его продолжения необходимость врать.

Отчего-то было очень неловко и страшно признаваться бабулям, как своей, так и Станислава, что мы с ним живем вместе. Это могло дать повод для ненужных переживаний и возникновению некоторых двусмысленностей. А уж зная двух этих женщин с самого детства, лучше не давать им подобных предлогов.

Да и со Стасом мы этот момент вскользь обговаривали и решили не распространяться.

— Не сомневаюсь в тебе, деточка.

— Ульяна Андреевна, мне пора бежать. Привет бабушке. Целую и обнимаю вас обеих. Берегите здоровье, скоро увидимся.

— Беги-беги, милая. Не буду надоедать тебе своим старческим брюзжанием.

И, не давая мне возможности возразить и признать, что беседы с ней доставляют мне лишь исключительное удовольствие и никогда не надоедают, отключилась.

Фух! Хорошо, что не пришлось врать.

Покидал головной офис «К-Глобал-Инвест» я в некотором смятении, которое было даже ближе к удивлению и разочарованию.

Разочарованию в себе.

Как-то не так я жил последние годы.

Как-то глупо вел себя, питаясь обидой. Совсем по-детски. Неразумно. Инфантильно. Самое смешное, что пытался доказать обратное. И если шесть лет назад подобное поведение еще можно было списать на незрелый возраст, буйство гормонов и желание во что бы то ни стало отстоять собственную правоту, самостоятельность и состоятельность вне зависимости от родителей, то теперь уже для подобных реакций совершенно не находилось оправданий.

Я просто продолжал следовать по накатанной дорожке, совершенно не отдавая отчета в том, что время это слишком непостоянная константа, рассчитывать на которую еще большее проявление глупости и инфантилизма. Да и той же несостоятельности.

Увидеть вдруг Игоря Сергеевича Калинина не бравым гусаром, коим помнился, а седовласым, знатно похудевшим и осунувшимся мужчиной оказалось испытанием, пошатнувшим мою нервную систему гораздо больше, нежели события последних дней.

Рот помимо воли распахнулся и выдал самые правильные слова.

— Прости меня, пап.

Дальнейшие скупые объятия и торопливые признания, достойные слезливых мелодрам, тоже были совершенно правильными и вместе с тем такими запоздалыми, что внутри отчаянно скребло наружу чувство вины.

Так много потеряно времени.

Невосполнимого ресурса.

Осознание этого элементарного факта, и без того давно известного, в моем личном внутреннем мире стало открытием, перевернувшим взгляды в корне.

Они все были правы.

И мама, и бабушка, и Анжела. И даже эта малышка Стрекоза. Все в один голос твердили, что так жить нельзя, а я всегда находил им в ответ какие-то доводы.

Какие?

Сам бы не смог ответить теперь.

Отец, видимо, тоже все это прекрасно осознал, ведь он уже шел вслед за мной. Не потому, что преследовал, в ожидании, когда же его сын оступится или споткнется, а потому что прикрывал спину, готовый в любой момент подставить плечо.

Приглашение поужинать у родителей в Ясных Зорях принял безоговорочно. В очередной раз с раздражением вспомнил о том, что на некоторое время благодаря стараниям одного «воина в борьбе за истину и справедливость» превратился в пешехода. «И где же тут справедливость?» мысленно воскликнул я пока, скрипя зубами, вызывал такси.

В собственный офис попал уже ближе к одиннадцати. Озадачил секретаря поиском авто на прокат и заперся в своем кабинете. Мне предстояло выяснить, кто же из моих друзей на самом деле мне вовсе не друг.

Пренеприятнейшее, скажу вам, занятие.

Рабочий день на удивление вышел спокойным, хоть и не столь плодотворным, как ожидалось. Все же такер-хакер постарался-таки замести следы, удалив идентификаторы из исходного кода доступа к «OKTA-security».

Полупустой офис с тихо переговаривающимися девочками из бухгалтерии, вежливый, но монотонно ровный голос секретаря из приемной, отвечающей заученными общими фразами на входящие телефонные звонки, шелест клавиатуры и отсутствие Орлова с Тарасовым навевали сонливость. Не спасал ни кофе, ни прохладный воздух кондиционера.

Около семи вечера забрал арендованный автомобиль и направился в сторону Ясных Зорь. Поскольку дорога неблизкая, да и в свете последних взаимодействий с Февронией, решил остаться на ночь в родительском доме. Подумав, сообщил об этом Стрекозе, отправив короткое сообщение. С нее станется разыскивать меня по всем моргам и городским больницам. Почему-то это нисколько не вызывало сомнений. Знал бы, что пожалею об этом в ближайший час, не стал бы действовать столь опрометчиво.

Ужин с родителями напоминал больше встречу президента в какой-нибудь крайней точке нашей необъятной родины. Там, где народ точно знает о существовании своего верховного главнокомандующего, и вроде даже представляют, как выглядит, но визит его в эту богом забытую кляксу на карте сопоставим едва ли не с явлением Христа народу.

Мать, наряженная в самое свое лучшее свое платье, с жемчужным гарнитуром, подаренным мною на тридцать пятую годовщину их свадьбы, на которую сам я не соизволил явиться, чуть ли не со свадебным караваем на подносе с рушником встречала меня на пороге. Рядом с ней переминался с ноги на ногу отец, даже не ослабивший узел своего галстука и лишь расстегнувший пуговицы на пиджаке, а я в очередной раз почувствовал себя абсолютным засранцем.