Генерал осмотрелся. Никто не произнес ни слова. Гитлер тоже молчал и пристально смотрел на план Берлина. Потом он взял себя в руки и начал говорить. Длинными, постоянно повторяющимися фразами Гитлер изложил причины, которые вынуждают его остаться в Берлине. Геббельс подошел вплотную к нему и сразу же тоже начинал говорить, как только Гитлер запинался или когда голос фюрера становился хриплым.

– Я остаюсь в Берлине! – воскликнул Гитлер под конец. – Если Берлин действительно погибнет, тогда и Германии конец. А Германия – это я! Значит, я или добьюсь победы, или погибну!

Геббельс, Борман, Кребс, Бургдорф, доктор Науман, посол Хевел, исполняющий обязанности гауляйтера Берлина Шах и все остальные стали аплодировать. Они по очереди выступали вперед и заверяли Гитлера в верности. Никто не обращал больше внимания на генерала Вейдлинга. Тот побледнел и отступил в глубину кабинета. Ему казалось, что он попал в сумасшедший дом. Внезапно генерала охватило отвращение ко всем этим людям. И хотя подсознательно он всегда испытывал антипатию к функционерам из партийного и правительственного аппарата, но только сейчас осознал это! От этой мысли мороз подирал по коже.

Генерал Вейдлинг даже не прислушивался к тому, что в заключение совещания сказал генерал Кребс об общем положении на фронтах. Словно издалека до него донеслась фраза, что армия генерала Венка наконец переходит в наступление. Он не помнил, чем закончилось совещание. Вейдлинг снова облегченно вздохнул только тогда, когда оказался в своем автомобиле, который повез его назад на командный пункт. Офицер для поручений включил портативный радиоприемник. Передавали сводку вермахта:

«…в сражении за Берлин борьба идет за каждую пядь земли. На юге Советы продвинулись до рубежа Бабельсберг – Целендорф – Нойкёльн. В южных и северных городских районах продолжаются ожесточенные бои. Западнее города передовые отряды советских танковых частей достигли окрестностей городов Науэн и Кетцин. Северо-западнее Ораниенбурга нашим войскам удалось удержать северный берег Штеттинского канала и отразить яростные атаки противника. Повторные атаки неприятеля на Эберсвальде привели к многочисленным вклинениям…»

– Прекратите! – неожиданно рявкнул генерал – Выключите! Чушь! Вздор! С меня хватит!

Вспышка гнева генерала испугала офицера для поручений. Однако, прежде чем он успел сказать что-либо в ответ, недалеко от них разорвалась бомба, за ней вторая. Разрыв следовал за разрывом. Их машина угодила в самый центр района, где сбрасывали бомбы эскадрильи вражеских ночных бомбардировщиков. Офицеры быстро выскочили из машины и поспешили в укрытие. Вокруг грохот, треск, завывание падающих бомб, крики и стоны, огонь и жар. Ночь на 26 апреля освещалась бесчисленными пожарищами.

Генерал Вейдлинг добрался до своего командного пункта в Бендлерблоке только к двум часам ночи, приказал полковнику фон Дувфингу изложить последние донесения, собираясь после этого немного отдохнуть. В этот момент в комнату вбежал майор Кнаппе:

– Рейхсканцелярия на проводе! С вами хочет говорить генерал Кребс, герр генерал!

– Проклятье, ну что ему опять понадобилось? – разозлился Вейдлинг. Он неохотно снял трубку и услышал:

– Послушайте, Вейдлинг, у меня хорошие новости. Передовые отрады армии Венка уже под Ферхом у озера Швиловзе. Кроме того, мы получаем хорошее подкрепление. Самолетами люфтваффе перебрасываются три батальона. Гроссадмирал Дёниц только что приказал отправить к нам морскую пехоту. Держаться! Держаться! Мы прорвемся!

Генерал Вейдлинг слушал лишь краем уха. Он сделал знак полковнику фон Дувфингу все записать. Кребс положил трубку. Вейдлинг поднялся и потянулся.

– О боже, как же я устал! У меня одно только желание: спать, спать и ничего больше!

26 апреля сражение разгорелось с новой силой. В 5.30 утра ураганный огонь советской артиллерии заставил бойцов дивизии «Мюнхеберг» очнуться от короткого, беспокойного сна. Русские направляли свои танковые клинья по пылающим улицам Берлина. Сейчас на счету был каждый солдат, способный держать оружие в руках. Час штабной роты пробил.

У фельдфебеля Хартмана совсем не было времени, чтобы познакомиться с бойцами своего взвода. Приказ бросил их в самое пекло боя, а этот приказ звучал так: локализовать и устранить вклинение советских войск между улицей Белль-альянсштрассе и площадью Германплац!

Усталые и хмурые бойцы тяжело шагали гуськом по улицам, заваленным грудами битого кирпича и других обломков зданий. Над ними с пронзительным воем проносились тяжелые снаряды советской дальнобойной артиллерии. Хартман где-то раздобыл автомат и повесил его себе на грудь. Его плоский картуз с длинным козырьком в данной обстановке был более чем неуместен, но, к сожалению, для него нигде не нашлось подходящей каски.

Унтер-офицер Райнварт, который, спотыкаясь, пробирался через руины рядом с Хартманом, криво ухмылялся, потешаясь над комичным видом своего командира и боевого товарища:

– Не беспокойся, когда начнется заварушка, ты соберешь здесь столько касок, что сможешь открыть целую лавку старьевщика!

Хартман сердито отмахивался от него. Юмор висельника был ему не по душе. Фельдфебель напряженно смотрел вперед, где в любую минуту могут появиться советские танки. Им в спину стреляли из домов, в которых поселились иностранные рабочие, угнанные из России, и которые теперь вели свою собственную войну на свой страх и риск.

Райнварт сердито сопел:

– Эй, послушай, когда я представлю себе, что когда-то мы стояли на побережье Атлантического океана, на берегу Волги, на мысе Нордкап и в Египте, то теперь я просто не могу понять…

– Что понять?

– То, что теперь мы ведем войну здесь, в центре Берлина!

Хартман уже собирался ответить, но так и не успел. Неожиданно со всех сторон по взводу Хартмана русские открыли огонь. Стоял сплошной грохот и треск, вой и свист, стрекот автоматов и уханье взрывающихся гранат. От взрывов в воздух взлетали булыжники мостовой. Залпы русских ракетных установок сносили с лица земли целые комплексы зданий. Пулеметный и автоматный огонь накрыл взвод, косил солдат. Со свистом летели снаряды, выпущенные из русских противотанковых пушек, разрываясь с характерным сухим треском. А потом раздались крики раненых, предсмертные вопли умирающих. Взвод рассыпался, бойцы искали укрытие в водоотводных канавах. Раненые пытались отползти, но их добивали советские снайперы.

Хартман глотал пыль и скрипел зубами. От ярости. Проклятье, хорошо же нас подловили. Если бы можно было отсюда выбраться!

Фельдфебель поднял голову, быстро осмотрелся и заметил неподалеку въезд во двор. Перекрывая шум боя, на всю улицу раздался его голос:

– Все во двор! Бегом – марш!

Он первым вскочил на ноги, прыжками пересек улицу и вбежал во двор. За его спиной раздавался топот остальных уцелевших солдат. С трудом переводя дыхание и низко пригнувшись, они тоже вбежали во двор. От возбуждения их глаза лихорадочно блестели, ноздри трепетали. Но Хартман не дал им времени на отдых, он