– Всего скорей. Да. Ты прости.

Двери ресторана хлопали. Гости с цветами шли и шли, на свадьбу, не иначе.

– Туда-обратно я, быстро, – сказала Вера.

– Давай.

Но она все не уходила. Лицо вдруг испуганным стало.

– А если не остановится больше? Ну, мимо поезд?

– Это как так?

Усмехнулась, знала будто:

– Да кому такие нужны – радиоактивные?

Кабыш пробормотал, нашелся:

– На машине мы. Проголосуем.

Нет, в угол решила загнать:

– А если… если оцепили уже? Тогда чего, как?

Засмеялся он, его была очередь:

– Так на каблуках, Верка! Каблуки новые!

Всё, к дверям пошла за гостями вслед. Обернулась:

– А ты со мной?

– Паспорт чей?

Обещала:

– Да, Валик, сейчас я!

* * *

И пропала, конечно, потерял ее. На сцене с микрофоном плясала уже и пела. Прическа, платье, другая совсем. Поцелуй ему воздушный издали послала, когда в зал ворвался.

Пробивался яростно к ней, отчаяние на лице. Но опять жизнь на ходу стреножила, по рукам-ногам повязала ласково, никуда не делся. В толпе свадебной схватили Кабыша, в объятия заковав. И на пол даже от избытка чувств уронили, в глаза его сами пьяно таращась. А что отбивался изо всех сил гость, выкрикивал непонятно, так все равно получалось, вместе со всеми радуется.

Еще подстегивали, мало все было:

– Кабыш, давай! С нами, Валерка! Явился, родной, не запылился! Лучше поздно, чем никогда! Давай! Три свадьбы комсомольские зараз!

И вписался Кабыш в толпу лихую, в танцы до упаду, кричи не кричи. Вроде сам загулял и уняться не мог никак. Так ведь и не мог он.

Жених подхватил:

– Скажи, Валерка! Скажи! Слово! Поздравление!

Выдирался он:

– Отвали, Петро! Руки прими!

И невеста рядом, тут как тут, животик уже намечался. Тоже вцепилась:

– Пожелание!

Не понимали молодые, обижались:

– Это как так руки, как так? А слово? Хорошее твое человеческое! Да ты чего вообще? Эй, Валерка, сейчас по рогам настукаем!

Но к Вере он, к ней, за шагом шаг, не собьешь. Будто и в сутолоке ресторанной прочерчен путь был, как по АЭС. И до оркестра добрался, встал близко, голову вверх задрав. Чуть не перед носом самым каблучки ее новые в сцену колотили.

Опять поцелуй ему воздушный, от всей души. Потом еще лицо мрачное сделала, передразнивая. А между куплетами жестом энергично подбодрила: танцуй, танцуй!

Не узнал ее, с ума сошел, что вдруг такая. За ногу схватил, за лодочку. Но увернулась кокетливо, ждала будто, пальцем погрозив строго. Номер даже получился совместный.

И снесла толпа, опять потащила. Повисли сзади на спине, и он за кого-то схватился. И в летке-енке, ноги задирая, со всеми уже бежал, как Вера велела.

Сожрала Кабыша змея, к выходу поползла, извиваясь. И за дверьми ресторана на газон выплюнула в общей куче-мале.

А на траве на солнышке вдруг опять Петро рукой тяжелой пригвоздил, рядом приземлился.

– Ё-моё, Валерка? Судьба, чего? Никуда друг от дружки!

Другой рукой еще он невесту свою обнимал, и вот обоих их к себе притиснул богатырски, в одно с собой целое соединил:

– Ларка, это Валерка! Валерка, Ларка это! Всё!

Краток был, зато целовать стал по очереди, в губы, причем обоих. И сам чуть не плакал, пьяный от умиления.

Ларе не понравилось.

– Петро, у тебя там во рту чего, батарейка?

– Да вроде не закусывал! – отвечал бодро Петро.

– А чем таким, что прямо вкус металлический?

Петро быстро нашелся:

– Так, может, Валерка это? Валерка батарейку съел!

Лара, губы поджав, от мужа отодвинулась, на спину легла кверху своим животиком. И Кабыш под это дело тоже скорей отполз, под трещинку семейную.

– Не дергайся, – пробормотал Петро и к газону опять придавил.

Люди мимо шли, улыбались, что свадьбе места мало, на траве от веселья бездыханная.

Петро заворочался недовольно вдруг:

– Валерка, а чего такое?

– А чего, Петро?

– А правда, как во рту насрали, металл! Вот я и думаю, может такое, что атомщики опять набедокурили? Ночью, говорят, на четвертом было у них, слышал, нет?

Кабыш не замедлил с ответом:

– Бак СУЗ рванул.

Лара из-за плеча мужа высунулась:

– Это что за зверь такой?

– Аварийной воды бак. Сто десять кубов зверь.

– Гремучка! – кивнул со знанием дела Петро. – Так ведь плюнули еще, небось?

– В пределах, – не моргнул глазом Кабыш.

Рука Петро на груди у него дрогнула.

– Валерка, а чего ты? Ё-моё, сердце, ну ураган!

Никуда не деться было. И Лара еще, привстав, из-за плеча все смотрела пристально, взглядом тревожно буравила.

Петро близко вдруг лицо придвинул:

– А помнишь, кореш, такое? Помнишь ты, нет, как сюда с дембелей только на стройку мы, ты да я? Вот на четвертый самый этот! И тоннель когда под него? Было – нет, что в грязи день-ночь корячились, ногу ты сломал? А, Валерка? – И засмеялся, сквозь слезы пьяные подмигнул: – Ну, зато на другой потом прыгнул, на здоровой! В высоту!

– Горько! – сказал Кабыш.

И Петро рука тяжелая слабеть на груди стала, и от кореша к Ларе законным своим путем пошла, к телу ее, шее, щекам горячим. И пока поцелуй металлический длился, ускользнул от парочки Кабыш, и не заметили.

* * *

В ресторан опять, куда же. Официанты, передышку получив, в зале пустом среди разгрома бродили, приборы со столов на полу в осколках высматривали. А музыкантов и след простыл.

Внутрь Кабыш сразу, в недра ресторанные, и по коридорам тусклым с подсобками, чуть не в каждую заглядывал. И Вера из-за ящиков навстречу сама к нему выскочила, предусмотрительно рукой уже загораживаясь:

– Валик, ребята деньги вперед взяли, не могла я! Прихожу, а уже за песни заплачено, ну, что петь я должна! Не знала я ничего, Валик, и они не знали, когда брали, что такое вдруг! А теперь сами испугались и в ловушке, играть должны! Вот могла я к тебе? Нет, ты подумай хорошо! Подумай!

Получилось, наоборот, это она его настигла. Скороговоркой выпалила и заныла, совсем обезоруживая:

– Ой, Валик, ты не уходи только, недолго еще, скоро я! Ты же не уйдешь, правда? Не уйдешь, знаю!