А когда и парочка выдохлась, и ансамбль к двери уже шел, так женихи путь преградили, трое причем сразу, объятия широко распахнув. И один даже певицу на руки подхватил от избытка чувств, Петро это был.

И взмолились музыканты:

– Да сколько можно, вы чего вообще?

Нет, не отпускали:

– А нас сколько вообще? Вот три раза по стольку!

И играли опять, куда деться, на лицах еще улыбки. Но потом уж хитро они, бегом. С пятачка все вместе ринулись и в дверь шмыгнули, как не было. Унесли ноги всё же, вырвались.

В коридоре ворчали еще:

– Копейки, ёлки, стыдоба! Даром кувыркались! Чего-то быстро комсомол сдулся!

– Дырки в карманах!

– Да всё, пустые уже! Мотаем скорей!

– И комсомолец главный не башляет, заснул!

– Это кто у них?

– Ну, бабай, кто! Ночи всем спокойной!

Спросил еще Кабыша гитарист, успел:

– В режимном городе, Джонни?

– Чего в режимном?

– Слова не наши, чужие? Или можно теперь?

И смех раздался громкий, животный вдруг прямо. Клавишник это в закутке с парнасом футляр открыл. Подошли все тоже, вокруг встали. И хохот такой же, истерика. Гитарист точку, конечно, опять поставил, кляксу уже:

– Хорошо раздеребанили, дело другое!

Пустой футляр внутри был, вообще ничего.

* * *

Не верили даже:

– Да подожди, как такое могло?

– А сторож где, подожди? Сторож?

Бородач спящий над футляром не возвышался грозно, в чем все дело. В углу теперь на полу устроился, ладошки под голову косматую мирно положив.

Прояснилась картина.

– Муляж убрали, вот и могло!

Из закутка выскочили снова. И совсем уже ясно стало:

– Халдеи, они! Некому больше!

Официанты туда-сюда с подносами по коридору мимо ходили, на кухню и в зал обратно.

– Видели, нет, подмигнул один?

– И чего?

– Так он и есть! Еще издевается!

– Так и эта вон подмигнула!

– Она и есть!

Смеялись, шеренгой возле ящиков встав. И, делать нечего, в закуток родной вернулись.

И басист следом с бутылками вбежал, когда успел только:

– Ответный ход!

– Откуда?

– За буфетом в коробках! Парнас наш назад!

Клавишник бутылку взял, обрадовался:

– О, красное! Догадался как?

– Да что под руку, не выбирал, – доложил басист.

– А вот самое то! Как врач прописал! Слепой выбор правильный самый! – одобрил клавишник, рассыпаясь уже в предвкушении. – На Белоярской, говорят, атом потек когда, так поголовно красницкого всем! Хочешь не хочешь, вливали прямо, на улицах народ ловили! Давай, ну-ка! Дезактивация!

Гитарист тоже бутылку свою забрал:

– Лекарство, говоришь?

– Стронций надо запить, нет?

– В обязательном порядке?

– Врач прописал, врач!

Все они момент оттягивали, мучили сладко себя.

– Ну, надо так надо! – вздыхал гитарист.

– Всем пропишут скоро, – обещал клавишник. – Указ даже в области отменят, вспомните мое слово. И залейся будет, без ограничений. Красницкое тебе указ!

Тут не вытерпел гитарист, прохрипел:

– Да не тяни ты!

Он ударом умелым пробку вышиб. И клавишник с басистом кулаками в бутылки треснули, и получилось тоже.

Всё же Веру угостили, глотнуть сначала дали. И сами потом приникли, уже не отрывались.

Про Кабыша вспомнили:

– Джонни, ты чего?

Бутылка бесхозная на столе стояла, ждала.

Объяснил серьезно гитарист:

– А в завязке инструктор, как нас покинул. У них строго это. Вот с тех пор, представляете? Четыре года. Ошибся, товарищ?

– Что года четыре. С половиной еще, – сказал Кабыш.

И хорошо жить им стало, весело уже.

– Джонни, а под одеялом, нет, по-тихому? Вы ж все там под одеялами!

– Зашивался, Джонни?

– У Джонни сила воли!

– Так тоже мы в завязке, что, нет? Были!

И стоял Кабыш трезвый. Вдруг галопом минуты опять, время по-другому. Но как не выпить людям, парнас свой не оплакать? И не поговорить потом, выпив, святое это дело. А после вина вино опять, а как же? Одно вот за одним так, вещей ход неразрывный. И жди, стой, и сердце из груди пусть выскочит.

– А насчет указа вот. Чего на ушах в зале все, вопрос? Когда за столом на рыло двести граммов?

– Так с собой несут, что по домам гонят!

– И мы еще нарушим, что, нет? Так и так не лабать уже!

– Да ни в коем разе, вы чего? На коленях пусть хоть!

И грозил басисту клавишник пальцем лукаво, в путь опять отправляя:

– А не весь парнас еще вернули, не весь!

Да тот и сам уж из закутка метнулся, понимал.

– Всё! Кочумаем!

– Чего такое?

– Карабас храпеть перестал! Просыпается! Всем атас, Карабас!

– Не давать Карабасу! Не уследили вчера! Чтоб ни капли! А то понеслась опять! Не схиляем никогда!

Басист уже с трофеями прискакал, тут как тут:

– И мы понеслись, что ли?

– У нас дезактивация!

– Мы Карабаса ждем!

– Проснется и хорош, ноги сразу! Ёлки, жить охота!

– Да сильней только!

– Так по глотку еще скорей!

Улыбался Кабыш, без вина пьяный сам. Вроде с ними вместе из горлышка он, захлебываясь. И пароль вовремя прокричал, не допил тоже будто:

– Парнас!

Сорвался с места снова басист шустрый, туда-обратно он как заведенный. А они и так шатались уже, и Кабыш сильней всех даже. У гитариста на глазах слезы вдруг разглядел.

– Чего ты, Колян?

– Так.

– Говори, говори. Скажи.

Растрогался совсем гитарист:

– Вот то, что пел ты сейчас, вот это! Джонни, я каждое слово!

И кивал в ответ Кабыш:

– Да тоже я! Веришь, нет, повторял! Про себя я четыре года!

– А рот на замке! Штирлиц!

– Точно вот! Ни-ни!

– С половиной четыре! – улыбался гитарист. И сказал еще, голос дрогнул: – Хорошо, что вернулся, Джонни! Ждали мы тебя!