Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Всё будет хорошо, — заверил я.
— Ненавижу эту фразу, — ответил он.
— Окей. Ну ты напиши хоть слово, когда закончится.
— Какое слово?
— Ну не слово, — сказал я. — «+», если всё прошло хорошо, «-», если хреново.
— Хорошо, — улыбнулся Даня. — Не поминай лихом.
Я вернулся в класс.
— А где все? — растерянно спросил я у Маруси и Таньки, которые протирали столы. — Меня ж только пять минут не было.
— Побежали смотреть волейбольный матч.
— А-а, — протянул я.
— Поможешь столы подвинуть? — попросила Танька.
— Конечно.
И я начал сдвигать столы на место.
— Ну, я тоже пойду. — И Танька убежала.
Мы остались вдвоём с Марусей. Я уже не просто сдвинул столы, но поставил их в совершенно идеальном порядке.
— Что-то Даня сегодня заметно нервничал, он куда-то поступает, не знаешь? — полюбопытствовала Маруся.
Я обрадовался, что можно с ней поделиться.
— Он встречается с мамой, — ответил я. — Впервые за семь или восемь лет.
— Здорово, — сказала Маруся. — Он очень изменился. Ему повезло встретить такого друга, как ты.
Я сначала подумал, что ослышался. А потом решил поскромничать:
— Это всё моя мама: подарила кулинарную книжку, помогла подзаработать…
— Значит, и с твоей мамой ему повезло, — улыбнулась Маруся.
Я сидел на столе, а она уже надела свой рюкзак. Она смотрела мне в глаза, и я почти физически чувствовал, как пустота внутри меня заполняется чем-то тёплым и щемяще-приятным. Только вот насмешливая гримаса так крепко прилипла ко мне за последние недели, что я совершенно не мог изобразить на лице ничего другого. И она ушла.
Я догнал её в раздевалке.
— Ты домой? Рюкзак у тебя тяжёлый, могу помочь.
— Да, что-то сегодня много учебников получилось, — смутилась Маруся. — Зато спина ровная.
— Ну давай, — и повесил его себе на грудь.
Несмотря на двойной груз, я выпрямился и в который раз отметил, что Марусю я уже перегнал. И дело не только в новых кроссовках.
Вместо белёсого зимнего неба над головой сверкало ярко-синее. Таяли и громыхали об асфальт сосульки, узкие тротуары наполовину огородили, но мы умудрялись помещаться плечом к плечу на оставшейся части. На Марусе было новое серое пальто с поясом и бежевая косынка, она выглядела очень взросло. Мало кто из девочек так одевался. Большинство одевались по странной моде — во всё широкое: широкие штаны, свитера, куртки, пиджаки. Часто перекрашивали волосы. Я немного завидовал Марусе в том, что ей совершенно нет дела до того, чтобы быть как все. Я вот недавно выбрал себе широкие штаны, засунул поглубже в шкаф все свои «классические» джинсы и кайфовал от того, что не отстаю от последних тенденций.
— Не придумаешь, как мне стать прежним? — спросил я своим вечно ироничным тоном, который мне уже порядком надоел.
Маруся пожала плечами.
— Кажется, я начинаю привыкать, — улыбнулась она.
— Это хорошо, — сказал я.
— Только не надо курить, — робко попросила Маруся.
— Больше не буду, — пообещал я.
— Ты говорил, что и драться не будешь, — не удержалась Маруся.
— Тогда ты мне ультиматум поставила, а сейчас просто попросила.
— А что мне было делать? — возмутилась Маруся. Скорее всего, как и я, она сто раз прокрутила в голове наш возможный разговор по итогам драки. — Что бы ты сделал на моём месте?
— Наверное, то же самое.
— Ну вот.
— Что «ну вот»? — уточнил я.
— Значит нечего было обижаться.
— Я и не обижался, — напомнил я. — Это ты на моё сообщение не ответила.
— Да. Значит я была не права, — заключила Маруся.
— Похоже на то, — подтвердил я.
— Прости.
— Не вопрос, — ответил я.
— Но как ты всё-таки додумался идти с ним драться — уму непостижимо! — не могла успокоиться она.
— Ну, у всех случаются в жизни ошибки, — ответил я по привычке.
Маруся неодобрительно покачала головой.
— Ну пока, — сказала она, когда мы подошли к её дому.
— Пока, — ответил я.
Она не двигалась, и я успел порадоваться, что ей тоже совсем не хочется прощаться.
— Рюкзак оставляешь себе? — спросила она наконец.
Я сконфуженно рассмеялся, передал рюкзак и пошёл домой.
Часа через два я сидел за своим письменным столом и безуспешно пытался совладать с домашней работой по алгебре, и пока успешно — с искушением обратиться к Марусе за помощью, когда пришло сообщение от Дани:
++++++++++++++++++++++++
На сей раз я не стал сдерживаться и немного поплакал.
Дом отдыха
И снова всё началось с Вергилии. Мы с ней помирились вскоре после Даниного дня рожденья. Я попросил прощенья и у неё, и у Матвея. Шутить я сразу не перестал (привычка — страшное дело), но потребность в этом явно ослабла.
А в мае она подозвала меня на серьёзный разговор. И, преодолевая смущение, огорошила:
— Вот ты с Марусей помирился, а почему не целуешь?
Я, само собой, челюсть уронил, дар речи утратил.
— Что глаза вылупил? — продолжила наезд Вергилия.
— Ты многовато на себя берёшь, Вергилия, — нашёлся я.
— В самый раз! — парировала она. — Кто тебе ещё на это укажет, если не я?
— Сам как-нибудь соображу, — не сдавался я.
— Да вот не похоже. Тебе скоро пятнадцать, весь такой крутой, усы уже чернеются, а ты всё тормозишь.
Этими усами Вергилия вогнала меня в краску по самые уши.
— А куда спешить-то?
— Некуда, конечно. Вы вообще пара или так, старые друзья? Ты уж определись.
— Определюсь, — пообещал я, чтоб побыстрее отвязаться. — А вы что, с Матвеем…?
Тут пришла очередь Вергилии краснеть.
— Он, конечно, не такой тормоз, как ты, но тоже подсказывать пришлось, — поделилась она.
Я невольно скривился, и Вергилия это заметила.
— Что ты рожи корчишь? Детский сад! Если в походе на сподобишься, не удивляйся, если за лето Маруся найдёт кого-то более шустрого.
И хотя я ни на секунду не поверил в её угрозу, этот разговор лёг на сердце тяжёлым грузом. Вдруг она права? Вдруг Маруся ждёт от меня чего-то эдакого? Ну и что? Подождёт. Только ведь никуда не деться… Рано или поздно придётся…
Вот бывает, что необходимо сделать какое-то неприятное дело и знаешь, что не отвертеться, и воспоминание об этом постоянно всплывает и портит хорошее настроение до тех пор, как не выполнишь. А тут будто десять таких дел навалились меня скопом. И ни с мамой, ни с Марусей не посоветуешься. Пришлось прибегнуть к Никите, хотя я понимал, что с таким же успехом можно обсуждать с ним книжные новинки.
— Слушай, ты когда-нибудь целовался? — спросил я как можно легкомысленней