так, что Тасенька оказалась по левую руку, а генерал – справа. Губернаторша расположилась с другого торца и велела подавать обед.

На первое был куриный бульон с клёцками, а в качестве приправы – светская беседа.

– Думаю, господа, вы уже читали в газетах о том, что случилось в Петербурге, – произнёс Всеволожский, чтобы начать разговор. – Ужасно. Просто ужасно.

– Согласен, – ответил генерал. – Скверное дело. Устроили бойню посреди города.

– Это вы про то, что случилось на Сенной площади? – спросил Ржевский.

– На Сенатской площади, – поправил Бенский.

– Да, на Сенатской, – сказал Всеволожский и, повернувшись к Ветвисторогову, добавил: – Я рад, генерал, что мы одинаково смотрим на вещи. Поистине Николаю Павловичу не следовало начинать своё правление с кровопролития. Бойня. Настоящая бойня!

– Господа, это было на Сенатской площади, а не на Сенной, – громко сказала старушка Белобровкина.

– Да, теперь я знаю, – ответил ей Ржевский.

– Что? – не расслышала та.

– Знаю, что на Сенатской! – заорал ей поручик в самое ухо.

– Хорошо! – так же громко крикнула Белобровкина и удовлетворённо замолчала.

– Позвольте, – меж тем удивился генерал Ветвисторогов. – Но ведь бойню устроил не Николай, а бунтовщики, которые вывели солдат на площадь, тем самым сделав их пушечным мясом.

– Позвольте, – в свою очередь возразил губернатор. – Но ведь это Николай отдал приказ стрелять. И теперь его руки обагрены кровью невинных.

– Невинных бунтовщиков? – опять удивился генерал.

– Да. Невинных. Ведь они не сознавали, что делают. – Всеволожский вздохнул.

– Если вы про солдат, то соглашусь, – сказал Ветвисторогов. – Они думали, что защищают права Константина Павловича на престол. Но заговорщики, которые вывели их на площадь, всё прекрасно сознавали.

– Нет, не сознавали, – скорбно покачал головой Всеволожский. – О, наивные мечтатели! Хотели всеобщей свободы и равенства! Хотели достичь этого без кровопролития, но кровь пролилась. И что же они получат теперь? Виселицу или сибирскую каторгу? Я искренне надеюсь, что Николай их всех простит – простит им этот невольный бунт, ставший следствием горячности их сердец.

Бенский решил встрять. Очевидно, чтобы в очередной раз поддеть поручика:

– Позвольте! Но если горячность сердца всегда приводит к бунту против монархии, то первый, кого следует заблаговременно отправить в Сибирь, это Ржевский.

– С чего бы?! – воскликнул поручик. – Я верноподданный!

– А я полагаю, что бунтовщики действовали весьма расчётливо, с холодной головой, – сказал Ветвисторогов.

– О! Не называйте их бунтовщиками! – запальчиво произнёс губернатор. – Они – пламенные патриоты. Только немного сбились с пути.

Ржевский, вспомнив о своём намерении хамить, обратился к губернатору:

– Раз вы им сочувствуете, значит, не зря у вас в библиотечном шкафу стоит голова ехидного старика Вальтера.

– Какого Вальтера? – не понял Всеволожский.

– Вольтера, – тихо поправила Тасенька.

– Ах, Вольтера! – хмыкнул губернатор, но замечание Ржевского ему не понравилось. – Да, я выступаю за свободу от тирании. И потому полагаю, что Николай должен всех простить. Так он покажет себя не тираном, а добрым государем, отцом-благодетелем.

– Но ведь заговорщики имели целью убить Николая, – заметил генерал Ветвисторогов. – Как же их простить? Чтобы они устроили новый бунт?

– Давайте сменим тему, – предложил губернатор. – Я пригласил вас, чтобы приятно отобедать, а этот разговор стал неприятен.

– Согласен, – кивнул генерал.

– Поддерживаю ваше решение, – сказал Ржевский.

– Господа, – громко произнесла старушка Белобровкина. – Этот разговор перестаёт быть приятным. Предлагаю вам сменить тему.

– Мы уже сменили, – ответил ей Ржевский.

– Что? – не поняла та.

– Уже сменили! – заорал ей поручик в самое ухо.

– Хорошо! – так же громко ответила Белобровкина и в свою очередь крикнула Ржевскому в ухо: – А о чём вы теперь говорите?!

Этот вопрос поставил поручика в тупик, но ненадолго.

– А давайте поговорим о позавчерашнем бале, – предложил Ржевский.

– Прекрасная тема! – одобрила Тасенька.

– Там ведь пытались отравить одного из гостей, – продолжал поручик.

– Даже такую прекрасную тему испортили, – недовольно произнёс Всеволожский.

– В самом деле, господа, – подала голос губернаторша. – Давайте оставим это. Делом занимается полиция. Что тут ещё сказать?

– А что? На балу кто-то пытался кого-то отравить? – заволновалась генеральша Ветвисторогова. – Это же ужасно! Я не знала. Значит, мы все были в опасности?

Ржевский, затаив дыхание, смотрел на её грудь, туго обтянутую шёлком платья. Грудь генеральши вздымалась от волнения, ещё сильнее натягивая ткань, и казалось, что теперь-то шёлк уж точно треснет, разойдётся, обнажив красоту. Но нет. Однако не следовало терять надежду! Особенно если сам можешь помочь мечте осуществиться.

– Насколько мне известно, сударыня, – начал Ржевский, – цель отравителя неизвестна. А это значит, что жертвой мог оказаться каждый. И даже вы!

Генеральша Ветвисторогова ахнула, а ткань платья на груди как будто затрещала.

– Даже вы! – повторил Ржевский. – Хотя мне сложно представить, что у такого ангела как вы могут быть враги.

Генерал Ветвисторогов нахмурился, а поручик продолжал:

– Имя отравителя тоже неизвестно. Неизвестный отравитель подсыпал яд в тарелку своей неизвестной жертве, но жертва по неизвестной причине не стала есть. Вместо неё отравился неизвестный лакей… то есть известный. Кажется, его зовут Федька, но это не важно. Он прислуживал за столом и решил съесть то, что не съели господа, поэтому отравился. Но не смог вспомнить, из чьей тарелки ел, поэтому имя жертвы неизвестно. А имя отравителя неизвестно потому, что он не пойман.

– Ах! Это ужасно! – снова воскликнула Ветвисторогова и ткань на её груди очень сильно натянулась.

Ржевский замер в сладостном предвкушении, однако Фортуна сегодня, судя по всему, была не в настроении помогать. Платье генеральши осталось целым.

– Поражаюсь вашей осведомлённости, Александр Аполлонович, – меж тем заметил губернатор. – Вы близки к тем, кто проводит следствие?

– Господин губернатор! – возмущённо воскликнул Ржевский. – С кем я близок, это моё личное дело!

– Да я не в этом смысле, – озадаченно пробормотал Всеволожский. – Как вы могли так превратно истолковать?

– Меня вчера допрашивали, – признался Ржевский. – Правда, допрашивали по другому делу, но после допроса у меня было такое чувство, как если бы мы со следователем стали ну очень близки. Когда следователь лезет без мыла