так же примериваясь к рюмке. – Я сапожнику Семёну уже полгода копейку должен, с тех пор как сапоги у него смазывал. Но может, он уже и забыл… А ещё я прачке Агафье недоплатил десять копеек ещё с того месяца.

– А прачка старая или молодая? – спросил Ржевский.

– Да, она – того.

– То есть молодая?

– Да, не старая, – сказал Акакий, отламывая от лежащей рядом краюхи кусочек хлеба и аккуратно окуная в рюмку, чтобы часть водки впиталась.

– А раз молодая, может, тебе её того? – предложил Ржевский. – Тогда она наверняка долг простит.

Акакий смутился:

– Прачку – того?

– Того.

– Нет! Как можно-с! Да и к чему оно? У меня долгов всё равно много. Я цирюльнику Тихону уже три месяца должен. Он меня в долг постриг, а скоро мне снова стричься. Вот я и думаю, чтобы долг не платить…

– Ну, Тихона вряд ли можно того, – заметил Ржевский.

– Нет! Никак нельзя! Но есть у меня бритвочка. Я думал голову не постричь, а побрить. После этого волосы скоро отрастут и будут ровные, как после цирюльника. Сорок копеек выгода!

Ржевский, который даже в самые трудные времена не считал копейки, слушал с удивлением.

А Акакий меж тем разговорился:

– Зато я за комнату деньги вношу исправно: хозяйка довольна. Только вот она хочет на пять копеек цену поднять. Говорит, что рубль двадцать пять в месяц – больно дёшево. А я думаю: если на пять копеек больше, это ж прям того!

– А может, тебе хозяйку – того? Даже если она старая, но за рубль двадцать пять в месяц… – Ржевский не договорил.

– Нет, нельзя. Она строгая, – ответил Акакий, уже успев съесть хлеб, пропитанный водкой и, кажется, слегка захмелев. Мысль о внебрачной связи уже не вызывала у него смущения.

– Неужели ты не можешь найти себе более доходное место службы? Ведь двадцать четыре рубля…

– Это совсем того, – подхватил Акакий. – А заработок есть. Я не только для соляного отделения пишу. Я и для частных лиц переписываю, если наймут. Вот сегодня был у поэта, который хотел набело свои вирши переписать.

– И сколько ты заработал?

– Пока нисколько. Поэт говорит, что деньги после. Сейчас у него нету, а будут, когда он вирши свои в журнал отправит.

– Боюсь, дружище, он тебе не заплатит, – сказал Ржевский. – Поэты сами вечно нуждаются.

– Заплатит, – уверенно возразил Акакий. – Денег получит и заплатит.

– А если вирши в журнал не возьмут?

– Возьмут, – так же уверенно объявил Акакий. – Тот поэт сам мне сказал, что эдакие стихи в любом журнале примут. Поэтому он мне их не дал с собой, чтоб я дома переписывал. «При мне, – говорит, – переписывай. А то возьмёшь, – говорит, – и от своего имени в журнал».

– И оттого ты так поздно домой возвращался?

– Да.

– Тогда хорошо, что у тебя денег при себе не было, а то бы их отняли. С такими доходами, как у тебя – хоть самому выходи грабить прохожих.

– Как можно! – в который раз возразил Акакий.

– А может, тебе жениться на богатой невесте? – предложил Ржевский и сам понял, что сказал глупость. Ему показалось, будто богиня Фортуна, сидевшая рядом, всерьёз размышляет, способна ли устроить подобное, даже если бы захотела. Ржевскому она предоставляла подобный случай не раз, но Акакию… наверное, нет. Богатые невесты на таких не падки.

Сам же Акакий, уже успевший осушить рюмку, совсем изменил взгляд на вещи. Женитьба (даже на богатой) уже не казалась ему несбыточным делом:

– Не-ет, – протянул он. – Жениться – это одно разорение, даже если невеста с приданым. Если жениться, то прощай, честная жизнь. Придётся вором стать, потому что где ж взять столько денег, чтобы содержать жену!

– В самом деле? – спросил Ржевский, а Фортуна лукаво улыбнулась.

– Да вот, к примеру, начальник мой, господин Тутышкин, – продолжал Акакий. – Он невесту с приданым взял, а как женился, так с тех пор ворует тыщами. Потому что жалования у него двести пятьдесят рублей в год, а у жены его одно платье столько стоит. Он сам жаловался.

И тут до Ржевского дошло:

– Тутышкин? Тот самый? Как его по имени отчеству? Пётр Иванович?

– Фёдор Иванович, – поправил Акакий. – Начальник соляного отделения казённой палаты, где я писцом служу.

Ржевский крепко задумался и не замечал, как богиня Фортуна толкает его в бок: дескать, ну же, расспрашивай дальше!

– А что же, нет платьев подешевле? – наконец спросил поручик первое, что пришло на ум.

– Есть, – ответил собеседник. – Только она их носить не станет. Потому я и говорю, что жениться – одно разорение.

– А разве на такой мелкой должности, где жалования всего двести пятьдесят рублей, возможно тысячами воровать?

– Да где ж ещё воровать, как не в казённой палате! – запальчиво воскликнул Акакий, но тут же испугался и с опаской оглянулся по сторонам. – Особенно в соляном отделении, – добавил он шёпотом, после чего подробно рассказал, как можно воровать в соляном отделении, особенно если есть сообщник из числа соляных приставов.

Правда, Ржевский из этого рассказа ничего не понял. Понял только, что солеварение и оптовая продажа соли – это монополия государства, то есть руководят этим чиновники, а все доходы идут не частным лицам, а в казну, но в действительности в казну поступает мало, ведь у чиновников простор для воровства весьма велик. Все попытки глубже проникнуть в суть обернулись для поручика лишь тягостным ощущением, что вместо головы – пустой чугунный котёл.

Ощущение прошло только тогда, когда Акакий спросил:

– А может, нам того, по домам?

– По дамам?! – оживился Ржевский. – Ха, дружище! Эка на тебя действует водка! Вначале ты и слышать не хотел о женщинах. А теперь разохотился? Ну, можно и по дамам. Пойду спрошу хозяина кабака, где их найти… А денег, чтобы заплатить дамам за услуги, у тебя, конечно, нет? Ну, ничего: я угощаю, раз ты подал отличную идею.

– Нет-с, я имел в виду по домам, домой. Время совсем позднее, – бормотал Акакий.

****************

Глава пятая, в которой герой подвергается серьёзным опасностям, и угроза женитьбы