– Да уж! Люди ради денег на все готовы, – согласилась с ней я.

– Только не в прок им добро это пошло! Федор, как все узнал, уйти от Фиски хотел, да сына пожалел – Ванька у них слабеньким родился, да и потом все время болел. Потому и умер совсем молодым. Даже жениться не успел. Вот после этого Федор от жены и ушел! Чемодан собрал, с которым по работе в Пензу ездил, и ушел! А уж как она ему вслед кричала! Как проклинала!

– Но там же еще сестра Маша была, – напомнила я.

– Ну, эту ни одна холера не возьмет! Точная материна копия, что внешне, что по характеру – такая же куркулька. Она мужа в гроб вогнала – горбатился он как проклятый, а ей все мало денег было. А потом и девки – у нее две дочки от нее сбежали. И дорогу сюда забыли! Одна как сыч живет! А уж на мир-то как озлобилась! Словно он у нее в долг взял и не отдает!

– Да, малоприятная особа, – поддержала ее я, прикидывая, как лучше спросить у нее, кто интересовался Кузьмиными до меня, но тут она сама, с подозрением глядя на меня, воскликнула: – Так я же это все уже рассказывала!

– Кому? – сделала вид, что удивилась я.

– Да мужчине одному. Он тоже Кузьмиными интересовался.

– Этого не может быть, – уверенно за-явила я. – Не стала бы Наташа просить меня сюда заехать, если бы уже сама все знала. А что за мужчина? Я всех ее родственников знаю – мы же с детства дружим. Да у нее из родственников мужского пола только брат да отец. Ну и муж, само собой.

– Городской, обходительный, улыбчивый. Ой, не люблю я таких, – поморщилась продавщица. – У наших, деревенских, все сразу на лице написано, а от таких прилизанных не знаешь, чего и ждать. А этот все через «спасибо», «будьте добры», «я вам очень признателен». И голос такой бархатный, словно обволакивающий.

– Но как он выглядел-то?

– Усы с бородкой такие холеные, – начала перечислять она. – Одет чисто и прилично. Очки вот у него чудные: сюда вошел в темных, а тут у них вдруг стекла посветлели. И глаза у него такие приметные.

– Это фотохромные стекла такие специальные, – объяснила я. – А когда это было?

– Ну, это я могу точно сказать: два года назад, 3 января. В тот день соседа моего, деда Трофима, хоронили. Я перед выносом к ним зашла, чтобы с дедом попрощаться, а вот на отпевание и на кладбище пойти не смогла – на мне же магазин. Я и так задержалась, а тут уже толпа стоит – нашим же мужикам водки всегда не хватает, сколько ни возьмут, всю и выпьют, а потом опять ко мне бегут. А мужчина этот в стороночке стоял, ждал, когда люди разойдутся. Потом ко мне и подошел. Я еще удивилась – автобус из Лопатино к нам около двенадцати приезжает, а он-то на чем мог приехать?

– Может, на машине? – предположила я.

– Да не было тут поблизости чужой машины, – покачала головой она.

– Мог на окраине оставить. Да ладно! Неважно это. Значит, Кузьмиными он интересовался. И вы ему все рассказали.

– Ну да! – подтвердила она и спохватилась: – Тьфу ты! Чуть не забыла! Почтальонша наша говорила, что письмо Марье было из Пензы, а девки-то ей не пишут, да и не в Пензе они живут. Ей вообще никто не пишет. А потом я видела, как она в церкви три свечи «за упокой» ставила, а раньше-то только две: за мужа и за мать. Видать, нашлась добрая душа, которая сообщила, что отец ее помер.

– А может, из дочерей кто?

Продавщица подумала и решительно помотала головой:

– Нет! Машка, конечно, выжига, за копейку удавится, но из-за своего ребенка точно переживала бы, а тут она совсем спокойная была.

– И вы все это мужчине рассказали?

– Рассказала. Он еще спросил, где Машка живет, потому что решил попробовать узнать у нее адреса дочерей. Я сказала ему, и он к ней пошел.

– Нич-ч-чего не понимаю! – воскликнула я. – Кто это мог быть? А главное, почему он потом ничего ни дяде Леше, ни Наташе с Колей не рассказал? Знаете что? А скажите-ка мне тоже, где Мария живет – вдруг этот мужчина ей представился? Ох, не нравится мне эта история! – вздохнула я.

Продавщица рассказала мне, как найти дом Марии, и я, поблагодарив ее, вышла на улицу. Сев в машину, я объяснила, куда надо ехать, хотя могла бы пешком дойти – там совсем близко было, но у меня уже созрел некий план, и присутствие мужчин в нем было обязательно. Я уже представляла себе, с каким человеком мне придется иметь дело, и не собиралась ни врать, ни хитрить, а решила действовать по принципу: деньги – товар, потому что такая манера общения будет этой женщине более понятна. Когда мы остановились возле нужного дома, я попросила:

– Дмитрий Васильевич! Егор! Я понимаю, что не лето, но я попрошу вас выйти и постоять возле машины. Думаю, что, увидев вас, человек станет более сговорчивым.

В ответ я не услышала ни звука, они просто молча вышли, я – вслед за ними и, с трудом открыв висевшую на одной петле калитку, безбоязненно вошла во двор, потому что продавщица предупредила меня, что собаки у Марьи нет. Ведущая к крыльцу дорожка едва угадывалась – снег здесь давно никто не чистил, и я, чуть ли не по колено утопая в нем, пробралась к двери. Стучать пришлось довольно долго, но наконец занавеска на окне рядом с дверью дрогнула – из дома на меня явно кто-то смотрел. Потом чуть приоткрылась форточка, и оттуда раздался дребезжащий старческий голос:

– Чего надо?

– Мария Федоровна! Я к вам по делу, – сказала я. – Откройте мне, пожалуйста, или сами выйдите на крыльцо. Интерес обоюдный: мне – информация, вам – деньги.

– Сейчас, – пообещала она, услышав заветное слово «деньги».

Ее «сейчас» заняло не меньше получаса, но я стойко ждала. Наконец дверь приоткрылась, и в щели показалось лицо классической Бабы-яги из сказок, седые космы, во всяком случае, были такие же. На голову она набросила дырявый, бывший когда-то очень давно пуховым платок, на себя накинула ватник, помнивший еще строительство Беломорканала, а на ногах у нее были мужские валенки с галошами совершенно ужасающего размера. Она молча смотрела на меня и ждала – сговорились они все, что ли, в молчанку играть?

– Мария Федоровна! Два года назад, 3 января 2016 года, к вам приходил мужчина, который интересовался Кузьмиными. По виду городской, вежливый, обходительный. С бородкой и усами и в темных очках, которые в помещении светлеют. Расскажите мне все, что вы помните об этой встрече.

– Тысяча, – прокаркала она.

– А не многовато будет? – Я решила для вида поторговаться.

– Ступай с богом, – старуха собралась закрыть дверь.

– Хорошо, я согласна, – сделала вид, что сдалась, я. – Но тогда вы еще посмотрите фотографии – вдруг кого-то на них узнаете.

– Еще тысяча, – заявила она.

– Мария Федоровна, это разбой! – сказала я и, увидев, что дверь дрогнула, быстро добавила: – Пусть будет так.

– Деньги покажи, – потребовала она.

Я достала из сумки кошелек, из него две тысячные купюры, которые показала ей, а потом убрала в карман пуховика.