радостной и совершенно уверенной в том, что счастливое будущее всё-таки возможно.

Мистер Браун покидать кабинет не собирался. Вместо этого он позвал к себе меня и мистера Хилла.

– Я рад, что вы пришли вместе, – сказал мистер Браун, когда мы с мистером Хиллом вошли.

Хозяин выглядел совсем не таким, каким мы видели его в прежние времена. Возможно, причиной этого явилось то, что он был трезв. Впрочем, чувствовалось в нём и что-то другое. Сейчас в мистере Брауне не было заметно и тени горделивости или чрезмерной самоуверенности. Он казался заметно взволнованным, что было совершенно несвойственно прежнему мистеру Брауну. Хозяин встретил нас, стоя перед письменным столом и слегка опершись о него. Напряжённые ладони были собраны в замок перед грудью.

Увидев мистера Брауна в таком необычном настроении, мы с мистером Хиллом, не зная, что и думать, переглянулись. Казалось, жизнь в Лондоне если не сломала, то совершенно изменила мистера Брауна. Перед нами стоял совсем иной человек.

– Садитесь же, – в взволнованном нетерпении он указал нам на стоявший у стены диван.

Впервые с тех пор, как мистер Браун стал супругом госпожи, он не просто обратился к прислуге вежливо, но и разрешил нам сесть в своём присутствии. И даже не разрешил, а почти что попросил. Это казалось немыслимым и несколько пугающим. Теряясь в догадках и тревожно переглядываясь, мы с мистером Хиллом подчинились воле господина.

– Я должен перед вами извиниться, – сказал мистер Браун, приведя этим словами нас в ещё большее смятение. – Наше знакомство началось не очень хорошо. Я это понимаю. Я был очень виноват перед миссис Браун. Да и по отношению к вам вёл себя совершенно неприемлемо. Я это признаю. Но теперь я хочу, чтобы вы знали, что я – другой человек. Жизнь в Лондоне показала мне, насколько важны семейные узы. Я всегда любил миссис Браун, хоть и по-своему. Я был эгоистичен в своих чувствах. Во мне бурлила молодая кровь. Словно капризный юнец, я делал отвратительные вещи, надеясь на то, что смогу пробудить в миссис Браун, казалось, застывшие чувства. Я не понимал тогда, что она и так давала мне любви больше, чем я заслуживал. Теперь я осознаю, что был неправ, и хочу всё изменить. Уже давно я хотел примириться с миссис Браун, но боялся, что она, памятуя ту боль, которую я причинил ей, откажется меня принять. Женщины… Женщины многое чувствуют сердцем. Это сложно объяснить, но миссис Браун каким-то удивительным образом почувствовала, что я переменился душой, что я, наконец, повзрослел, и приехала сама. Не думайте, что это было лёгкое примирение. Нет. Нам пришлось многое обсудить, вспомнить, заново пережить и прочувствовать. Это было тяжело, но мы решили начать всё сначала.

    4 марта 1859 года. Три часа после полудня.

Говорят, время не меняет людей. Раньше я склонна была с этим согласиться, но сейчас сказала бы так: «Время не меняет людей тогда, когда люди сами не стремятся измениться». Хозяин же стремился к этой перемене всей душой.

С момента возвращения в усадьбу мистер Браун не притрагивался к алкоголю. Он бы внимателен к супруге, дружелюбен к юному Джорджу и терпелив к прислуге. Это казалось странным, и какое-то время мы с мистером Хиллом даже подозревали, что необыкновенное добродушие мистера Брауна есть не что иное, как очередная уловка, и что, как только он укрепит свои права в усадьбе, то снова вернётся к былой разгульной жизни. Но время шло, а мистер Браун оставался прежним. Он даже подружился с Джорджем. Мальчик принял отчима с осторожностью дикого бельчонка, но уже спустя месяц они стали совершать совместные прогулки, а ещё через пару недель мистер Браун взял на себя тренировку мистера Джорджа в верховой езде и фехтовании. Хозяин искренне интересовался жизнью мальчика, проводил с ним много времени и с поражающей честностью и смирением делился с ним своим собственным печальным опытом. Пройдя через многие пороки высшего общества, он старательно предостерегал юного наследника от любых соблазнов, предупреждал о возможных опасностях и последствиях необдуманных импульсивных решений.

Отец Браун, узнав о перемене нрава сына, снова стал часто посещать усадьбу. Иногда он проводил целые вечера в компании госпожи, своего сына и мистера Джорджа. Но даже ему, своему отцу и священнику, мистер Оливер Браун не рассказывал причину случившейся с ним духовной перемены. Среди прислуги ходил слух о том, что изменение это явилось следствием одной из дуэлей, затеянных мистером Брауном в Лондоне. Говорили, что он едва не погиб и что, истекая кровью и полагая, будто бы испускает дух, он понял, что не совершил в своей жизни ничего стоящего. История была красивой, но, скорее всего, не имела под собой никакой правды. Сам же мистер Браун старался жить так, словно бы событий, произошедших между свадьбой и возвращением его из Лондона, не существовало.

Госпожа поддерживала супруга во всём. Она не заговаривала о размолвке и вообще старалась забыть всё, что касалось её длительного затворничества и первых несчастных лет брака. С момента возвращения из Лондона она переменилась. Стала очень весёлой и общительной. Никогда прежде она не была такой живой, как сейчас. Еженедельно она принимала гостей и устраивала званые вечера. Дом снова наполнился радостью и уютом.

Всю зиму госпожа занималась оранжерей. Страсть к садоводству проснулась в ней внезапно, но сразу же стала приносить плоды. Крытая оранжерея, устроенная в восточном крыле дома, за последние годы оказалась заброшенной. Садовники преимущественно занимались внешним садом и двором, во внутреннюю же оранжерею заходили только горничные, и то лишь для того, чтобы смахнуть пыль и убрать засыхающие растения. Теперь же госпожа превратила оранжерею из комнаты, заставленной пыльными пустыми горшками, в настоящий сад, цветущий, благоухающий и живой. Знакомые отовсюду привозили ей экзотические растения. Она с удовольствием разводила их в своём личном садовом царстве. После рождества в усадьбу был приглашён Лондонский скульптор, знакомый мистера Брауна. Он восстановил в оранжерее потрескавшийся фонтан и добавил несколько миниатюрных статуй, изображавших купидонов. Оранжерея стала местом настоящего отдохновения для госпожи. Она бывала там часами, работала сама и не позволяла никому ей помогать. Иногда она звала меня присоединиться, но не столько для работы, сколько для компании и душевных бесед.

Сегодня всё время между завтраком и обедом мы с госпожой провели в оранжерее. Хозяйка занималась посадкой недавно подаренных ей луковиц амариллиса, я же сидела рядом на