неустроенной, злой, переменчивой любовью.

За столик она вернулась уставшая и опустошенная. Чехи подходили к ней, она улыбалась им, что-то отвечала, принимала значки, говорила, чтобы писали просто на почтамт, до востребования. А когда они ушли, Тамара встала — ей пора. Васильев бросил на скатерть деньги и решительно пошел за ней. У двери своей комнаты она подождала его, протянула ему руку. Он попытался войти, но Великанова посмотрела на него отчужденно. Лицо его снова стало насмешливым. Она закрыла дверь на ключ и, вслушиваясь в злые удаляющиеся шаги, бросилась на кровать и заплакала.

За окном шумел дождь.

Глава VI

Затирку штукатурки теркой

вы оплатить должны

пятеркой

арубин проснулся от какого-то шума. Темнота испугала его, и он, вскочив с кровати, почувствовал, что обеими ногами стоит в холодной жиже. Сделал шаг и натолкнулся на кучу битого кирпича. Некоторое время стоял, прислушивался, ничего не понимая. Наконец до него донеслось характерное журчание в туалете — Ниагара благоустроенного общежития. Наверное, сломался шаровой кран, и вода беспрерывно льется в унитаз. Теперь стало понятно: его кровать, когда он спал, вынесли в коридор. Рассеянный свет едва проникал от прикрытых наружных дверей. А в комнате смеялись. Дима нашарил скобу и рванул ее. Глушко стоял на столе, набрасывал раствор на потолок. В одной руке у него был сокол, в другой металлическая лопатка. Карпухин в углу работал теркой. Куртка, берет и даже оправа очков были замазаны глиной.

— Злая шутка, — сказал Зарубин. Он смотрел на свои босые, перепачканные глиной ноги. И брюки выше подворотов в глине. Брюки денег стоят. Почему он не разделся? Опять же угораздило его попасть ногами прямо в раствор, который эти черти подставили к кровати. Хотел рассердиться на чертей, но только растерянно шевелил пальцами ног.

Карпухин размешивал раствор, пританцовывал вокруг ведра.

— Обрати внимание на гуманность нашей идеи. Мы пришли, а ты спишь. Зачем, думаем, будить человека? Взяли и вытащили в коридор кровать вместе с бренный твоим телом.

— Ты был красив во сне, — похвалил Великанов.

— И чертовски тяжел, — признался Глушко.

Круглый стол скрипел под грузным Сашкой. Глушко срезал излишки раствора и намазывал его там, где намет был недостаточно толстым. Великанов возился у плинтуса.

— Невыносимая рабочая атмосфера, правда, Дима? — ехидно спросил Карпухин.

— А что, ребята, будем обрабатывать зарубинский угол? — бас Глушко громыхал в пустой комнате.

— Альков Димы Зарубина? — подхватил Виталий. — К черту!

— Надо! — решил Великанов.

— Злая шутка, — повторил Зарубин. — А между тем я не против ремонта, поймите меня правильно. Но это самоуправство может очернить самую идею, потому что вне плана капитального ремонта корпуса, предполагаемого, судя по всему…

Карпухин даже присел от смеха: новый Тезей с ариадниной нитью в руках бродил по лабиринтам причастных и деепричастных оборотов.

— Ну, помогай же, чего стоишь?

Дима нехотя снял рубаху. Глянув на свои брюки, вздохнул и взял терку.

— Затирку штукатурки теркой вы оплатить должны пятеркой, — предупредил ребят Карпухин.

— Ну уж нет! — не согласился Глушко. — Наиболее квалифицированная работа у меня.

Виталий подумал, через секунду выпалил скороговоркой:

— А за работу с соколом оплата невысокая!

— А ведь неостроумно!

— Как у тебя с женой? — деловито спросил Зарубин Великанова.

Николай промолчал. Вытер руки тряпкой, достал из кармана сигарету. К хорошей усталости ничего не надо добавлять: ни одной мысли, ни одного воспоминания. Мышцам доступны гениально простые дела. Работай, подчиняй этой простоте и четкости свою душевную неразбериху.

— Я как-то читал в газете объявление о расторжении брака, — вспомнил Карпухин. — Гражданка такая-то, проживающая на улице Светлой, возбуждает дело о разводе с гражданином таким-то, проживающим на улице Темной. Неплохо для фельетона.

Великанов чиркнул спичкой, с интересом посмотрел на Зарубина. Дима вспотел. Он прибил к терке кусок фетра от своей старой шляпы (недавно новую купил) и орудовал уверенными движениями — кажется, у Димы был навык.

— А что слышно от Андрея? — допытывался Зарубин.

— Ничего не слышно, — отозвался Глушко. — А Митрофан Яковлевич только посмеивается.

Великанов поставил ведро на стол, присел на краешек грязной табуретки.

— Надо попросить Басова, может, подкинет нас к Андрею. У него хорошая машина.

— Отличная мысль, — воодушевился Виталий. — И вовремя опубликована.

Николай — сигарета в углу рта — в позе художника разглядывал стену. Он все еще находился во власти наступившей в мире ясности. Все очень просто, никакой фантасмагории.

— Хорошая идея — как скоропортящийся товар, — заявил он весело, — она не подлежит длительному хранению.

Карпухин, не отрываясь от терки, пропел тенорком:

Поделись хорошей мыслью

с другом на горячем мысе,

и откатится жара,

ту-ру-ру да та-ра-ра!

Глушко присел на — корточки. Трогая тылом ладони козырек поношенной кепки, сказал:

— Валя Филимонова уверяла меня: дескать, Виталий Петрович Карпухин — хороший поэт. Что бы это значило?

Зарубин живо повернулся к Карпухину.

— Эх, я бы на твоем месте! — он прищелкнул пальцами и вдруг испугался собственной несолидности.

У Виталия запотели очки. Он снял их и протер краешком выпущенной рубахи. Без очков он казался беспомощным и еще более худым. А когда толстые Виталькины окуляры заняли свое место, все увидели человека серьезного и сосредоточенного, которому некогда болтать языком. Его терка металась по стене.

Глушко выпрямился и неожиданно спросил Зарубина:

— Слушай-ка, Дима, откуда ты знаешь Микешину?

Зарубину не понравился вопрос. Не оглядываясь, он чувствовал, что Сашка ждет ответа. Остальные вроде не проявили интереса к Микешиной. Дима ответил небрежно:

— Моему дядьке помогает строить дом этот, как уж его назвать — муж он ей или что-то около того. Я был у дядьки, а меня попросили посмотреть ребенка.

Карпухин тем временем взглянул на часы. Великанов рассмеялся из угла.

— Готов присягнуть, что у Витальки неотложные дела…

Виталий, скрывая смущение, быстро ответил:

— Тяжела твоя правда, Кока-Коля. Я, понимаешь ли, спешу…

— Ладно, — подмигнул ему Глушко, — на сегодня хватит.

Карпухин удовлетворенно шмыгнул носом и снял берет.

Своды души моей подпирают

красивые, острые стрелы амура

Смотрите — шагаю вполне солидный. Солидный костюмчик, солидные мысли. А за плечами солидные крылья, а под крылами солидные плечи. Девчата смотрят из-под ладони, девчата видят мои ботинки, у них не стерты еще подошвы и марка фабрики «Скороход». И может статься, что антиподки, услышав шаги мои через землю, к земле припадают прелестным ухом, поскольку шагает Виталий Карпухин.

Но я не могу, дорогие девчата, поймите меня, дорогие девчата, я прав не