Габриэль, ты вправе жить своей обычной жизнью. Никто у тебя не в силах это отнять. Хотя… Когда я читаю лунденбурхские газеты, я не могу не улыбаться, думая — вот что для тебя «обычное». Жду с нетерпением, когда твое изобретение увидит свет.

Но пишу я тебе не ради этого. Пишу предупредить: мои осведомители в Хань говорят, что Джеймс Блюбелл покинул страну на корабле, уходящем в Лунденбурх. Ума не приложу, зачем Джеймс покинул убежище — но если это и в самом деле произошло, ожидать можно чего угодно. Мой человек в дипломатическом корпусе утверждает, что Джеймс больше всего похож на дикого раненого зверя. Он взбешен, он бредит планами мести.

Если встретишься с ним — беги. Это уже не тот человек, которого мы знали и любили.

Мы все уже совсем не те люди…

Глава 10 Право на смерть

Джон Ортанс услышал, как хлопнула дверь мастерской, и поспешил выключить паяльник — не хватало еще случайно задеть край детали из тончайшего листа металла. Пока Шершень не выполнил свою часть уговора — а сам Ортанс не придумал, где добыть денег, чтобы с ним расплатиться, — он пытался создать замену биомеханике Цзияня из подручных средств.

Но раз за разом терпел поражение, убеждаясь снова и снова — ханьские технологии ушли далеко вперед.

Месяц. Всего месяц — который Юй Цзиянь будет страдать, а механические протезы рвать его кожу, вынуждая тело кровоточить.

Сама идея биомеханического сращивания живого человека и металла была не нова и пришла к людям от фаэ. Точнее, от великого целителя фаэ Диана Кехта, который прирастил серебряную руку одному из королей фаэ.

Ортанс не был великим целителем. Он даже ни разу не пробовал проводить такую операцию — в отличие от других механиков. Результаты чужих трудов он бережно собирал в отдельную папочку, и неудачных опытов было гораздо больше, чем удач.

И даже в просвещенном Лунденбурхе на таких, как Цзиянь, косились с отвращением — биомеханические люди вызывали ощущение чего-то странного, чужеродного. Хотя Ортанс предполагал, что виной тому все же ханьское происхождение, а не биомеханика.

Будь у Чэйсона Уолша механическая рука, к нему бы относились все с тем же раболепным уважением.

А тихую, тщательно скрываемую ненависть к ханьцам в сердцах обычных бриттов Парламент взрастил очень умело — никак не мог простить ни укрывание принца Джеймса, ни уничтоженные при штурме бейджинского порта корабли.

Он бросил взгляд на расправленную на столярном столе газету. Идея, пришедшая в голову утром, начинала походить на что-то большее.

Но все потом.

Сейчас к нему пришел гость, и Ортанс не собирался поступаться правилами приличия.

— Добрый день, Цзиянь, — он вышел из мастерской, на ходу вытирая руки перепачканным в пятнах сажи, копоти и чего-то неопределимого полотенцем. — Ох… Да на вас лица нет. Вы как будто призрака встретили.

Цзиянь, не спрашивая разрешения, опустился в кресло. Выглядел он ни больше ни меньше, чем поломанной куклой. Даже когда его избили, он выглядел лучше.

— Может, и встретил, — сказал он, и его ханьский акцент вновь стал слышен. — Призрака. Или наваждение. В любом случае — кое-кого, кого здесь быть не должно.

Ортанс отложил в сторону многострадальное полотенце и сел в кресло напротив Цзияня. Бутылка виски и пара стаканов обнаружились на полке под низким столиком — прошлый вечер Ортанс провел сугубо по-холостяцки, распивая виски сам с собой и размышляя, где механику с его талантами найти способ быстро и просто заработать приличную сумму денег.

Цзиянь молча протянул руку и взял стакан. Выпил тоже молча — словно за покойника. Ортанс молчал, зная, что торопить Цзияня не стоит: все сам расскажет, а если давить, то замкнется еще больше в себе.

— Слышали о решении Парламента? — тихо спросил Цзиянь.

Как это относилось к его состоянию, Ортанс не понимал, равно как и не понимал, что вообще такого мог решить Парламент. О народец, он даже забыл, что сегодня прошло заседание Парламента. На нем наверняка что-то решили. И это что-то затронуло не только жизнь лунденбурхцев, но и сильно огорчило Цзияня.

— Надеюсь, они не решили изгнать всех ханьцев из Лунденбурха? — полушутя предположил Ортанс, делая большой глоток.

Цзиянь покачал головой. У Ортанса отлегло от сердца — ненадолго. Он достал кисет и принялся набивать трубку табаком.

— Это утешает. Значит, лично за вас мне не стоит переживать и прятать вас в подполе мастерской? — спросил он.

Цзиянь вздохнул.

— Видите ли… Парламент только что запретил любому члену королевской семьи возвращаться на родину. Если кто-то, в ком течет кровь Блюбеллов, вернется из изгнания, добровольного или нет, и посмеет ступить на землю Бриттских островов, любой человек будет иметь право стрелять на поражение. Более того — они назвали это обязанностью! Обязанностью любого простого человека застрелить наследника трона, если только он вернется в страну!

Голос Цзияня сорвался на крик. Ортанс вздрогнул — ему еще не приходилось видеть друга таким.

За этими новостями явно стояло что-то… личное.

— Но вы же не наследник Блюбеллов… надеюсь?

— Нет, — криво усмехнулся Цзиянь. — Не наследник. И уж точно не тот, кого обязуют стрелять в человека просто потому, что узурпаторы до сих пор — спустя целых шесть лет! — трясутся над своим местом и понимают, что незаконно занимают чужой трон.

— Цзиянь, — Ортанс перегнулся через стол и взял его за живую руку. — Почему вас это так взволновало? Скажите мне. Я не смогу вам помочь, если вы не будете со мной искренни.

Он встретил беспомощный взгляд Цзияня.

— Я… Проклятые дети Даннан, Джон, вы же ничего не знаете обо мне. Но вы мой друг, и вы… Вы уже столько для меня сделали. Я не хочу вас втаскивать еще и в это.

— Считайте, что уже втащили. Что произошло? Почему вас так напугал этот указ?

— Потому что наследник Блюбеллов… — Цзиянь резко вздохнул и закончил едва слышно: — Здесь.

— Что?..

На мгновение Ортансу показалось, что он ослышался.

— Он здесь. В Лунденбурхе. Я его встретил — не далее как вчера. Я не верю в то, что все это совпадение, Джон, не верю. И я не знаю, что могу сделать.

* * *

Цзиянь знал, что может сделать — подкараулить Джеймса на углу дома, выяснить, где он живет, передать ему наконец проклятое приглашение на ужин.

Как извинение за то, что сбежал.

Как попытку хоть что-то понять в резко пошатнувшемся мире.

Но держать все в