минутой, в людных местах. Ему следовало вообще избавиться от них, как от слишком приметной вещи, вещи знакомой, столь часто демонстрируемой ранее.

Но он не мог избежать искушения…

Часы подарил отец на десятилетие, и с тех пор юный Джеймс не расставался с ними ни на миг. Носил в кармашке жилета на всевозможные мероприятия и постоянно пользовался возможностью незаметно, как ему казалось, подсмотреть время. Его завораживало, как черные острые стрелки медленно крутились по белому циферблату с высеченным серебром гербом Блюбеллов на ней. Сама луковица часов выглядела произведением искусства. А главное, часы издавали звуки, они щелкали, тикали и стали, наверное, первой любовью юного принца — любовью, которая после переросла в настоящую страсть к часовым механизмам.

Часы, конечно, были с ним, когда начался бунт.

Единственная вещь, которую он смог забрать из дома, перед тем как его дом рассыпался в прах. Сам Вороний дворец, где они когда-то жили, еще стоял. Как и дворец правления — возвышался, величественный и прекрасный, на противоположном берегу Тамессы. Точно могильный камень, выточенный руками искусного мастера… Воистину искусного: Джеймс точно знал, что фэйри приложили руку к постройке обоих зданий много веков назад.

Но Вороний дворец был всего лишь местом, где королевская семья жила — и погибла от рук негодяев, которые заняли помещение и наслаждались незаслуженным богатством.

Настоящим сердцем Лунденбурха стал Парламент, основанный Чэйсоном Уолшем во дворце правления.

Символ красивой, свободной власти. Люди освобождены от гнета короля-тирана и вольны сами вершить свою судьбу! Давайте созидать, а не разрушать! О, как смешно звучат эти призывы теперь, когда спустя шесть лет все стало гораздо хуже, чем было.

Справедливость и свободу невозможно построить на крови.

Джеймс щелкнул крышкой часов и поднял голову.

— Вы опоздали. Как и всегда. Что за ужасная ханьская привычка.

— Вы позвали меня сюда, чтобы отчитать? — хмуро спросил Юй Цзиянь.

Он стоял перед ним, кутаясь в слишком холодное для этого времени пальто, без шарфа, но в перчатках и шляпе, скрывающих биомеханический протез. Джеймс окинул его беглым взглядом от макушки до пят, прежде чем ответить:

— Нет, я позвал вас отобедать. И не поверите, как сложно выяснить, где именно вы живете. Ваша домохозяйка настоящий цербер.

— Она знает, что я не люблю, если меня беспокоят. Особенно подсовывая записки под дверь.

— Вынужден просить у вас прощения, но вы так стремительно сбежали…

— Я хотел вас найти. Извиниться… за это, — кивнул Цзиянь и снова поежился. — Я повел себя некрасиво.

— Извинения приняты, — Джеймс махнул рукой в перчатке. — Я что, настолько страшен? Время меня изменило, но не настолько же…

— О, сэр. Боюсь, из нас двоих время изменило именно меня, — грустно улыбнулся Цзиянь, невольно касаясь металлической накладки на веке.

— Уверяю вас, я даже не заметил. Итак, обед? Мы пойдем в не самое публичное место, но, надеюсь, вы понимаете, что для вашей же безопасности вам стоит называть меня Адамом?

— Как скажете, сэр.

Джеймс не спеша двинулся вниз по набережной.

— Вы, наверное, удивлены. Все задаетесь вопросом: что он делает здесь? Он сумасшедший? Почему он затаился и не прячется, неужели совсем не хочет жить? И как так совпало, что Право на смерть объявили именно тогда, когда мы столкнулись лицом к лицу?

Его трость равномерно стучала по мостовой. Цзиянь вздрагивал так, словно каждый удар отзывался у него в висках.

— Вы думаете, что подвергаете себя опасности, встречаясь со мной. Или меня самого? Но все равно не можете избежать любопытства. Не можете просто отказать мне — не после того, как судьба уготовила нам встретиться…

— Я встретился с вами, потому что… — Цзиянь осекся.

— Потому что вы все еще чувствуете, что ответственны за меня? — глаза Джеймса смеялись. — Позвольте, это совершенно лишнее.

— Нет! Я так не считаю! — резко вскинул голову Цзиянь.

— Тогда почему же?

В ответ он услышал только тишину.

Джеймс покачал головой и свернул в узкую подворотню, увлекая за собой Цзияня. За время ежедневных прогулок он успел неплохо разведать все секретные повороты и нычки приречного квартала. Вокруг Тамессы всегда было… интересно. Никто не готов был пускать маленького принца в злачные места, и Джеймс не мог отделаться от мысли, разливающейся внутри смешливой щекоткой, что он просто наверстывает упущенное.

— Так скажите мне, Цзиянь. Почему вы пришли? — его голос звучал мягко, обволакивающе.

Цзиянь снова промолчал.

Тогда Джеймс, резко остановившись, вытянул руку и толкнул не ожидавшего нападения Цзияня к стене.

— Вы ведь понимаете, что такое Право на смерть, верно? — ласково прошептал он, легко удерживая Цзияня на месте.

Его черные волосы выбились из-под цилиндра и теперь падали на лицо непослушными завитками, делая его похожим на Неблагих фаэ со старых гравюр.

— Это обязанность каждого лунденбурхца, коренного или нет, — обезопасить самих себя и свою страну от изменников, ввергающих его в кровавый туман междоусобицы и раздора… — прошептал Цзиянь, едва разлепляя губы.

— О да. Именно так. А проще говоря, увидел Блюбелла — убей Блюбелла. И будешь героем. За это даже, кажется, сулят какую-то награду?

— Не знаю. Не вслушивался. Мне нет до этого дела.

— Да как же так, Юй-эр! — притворно возмутился Джеймс. — Вы же встретили Блюбелла. Неужели после всего, что дал вам Лунденбурх, вы просто закроете глаза на такую вопиющую наглость, как вернувшийся во плоти единственный выживший наследник?

Цзиянь посмотрел ему в глаза. Сложно было прочитать выражение в черных озерах, но Джеймс, жадно всматриваясь, увидел и беспокойство, и тень страха, и любопытство. Это любопытство он страстно желал вытащить наружу.

Он хотел встряхнуть бледную тень молодого, полного сил и амбиций лейтенанта, своего единственного друга в отчаянные, тяжелые времена, перемоловшие их всех.

Все еще удерживая Цзияня одной рукой, другой он достал из кармана маленький револьвер и вложил ему в живую ладонь.

— Стреляйте, — приказал он.

— Что-что? — едва шевеля губами, переспросил Цзиянь.

— Стреляйте. Вы должны. Вы увидели Блюбелла — теперь вы должны убить меня и получить награду, как спаситель человечества. Или как минимум мистера Чэйсона Уолша собственной персоной. Стреляйте, Цзиянь, и все будет хорошо. Вы сделаете благое дело. Станете уважаемым человеком. Стреляйте, потому что, если вы этого не сделаете, у вас уже не будет пути назад.

— Я не собираюсь стрелять, — выдохнул Цзиянь сквозь зубы.

— Но вы же понимаете, что, оставляя меня в живых, вы пренебрегаете Правом на смерть? Вы нарушаете закон.

— Мне плевать на закон.

— Какие ужасные