– Ты звала свой велосипед Эрвином?

– Да, почему бы нет?

– В честь Эрвина Роммеля? В честь нациста? – Майлз прищурил глаза, глядя на меня. Задняя часть Эрвина была у него в руках.

– Мой папа привез его из африканской пустыни. А Роммель, кстати, был гуманистом. Непосредственно от Гитлера он получил приказ казнить евреев и порвал его. А потом покончил жизнь самоубийством, чтобы обеспечить безопасность своей семье.

– Да, но он все же знал, что делает и за что воюет, – сказал Майлз, но без особой убежденности. – Я думал, ты боишься нацистов.

Я чуть не споткнулась.

– Откуда ты это узнал?

– Ты любительница истории; и я предположил, что именно она – источник твоих страхов. А нацисты просто ужасны. – Уголок его губ пополз вверх. – И когда кто-то называет меня нацистом, на твоем лице появляется такое выражение, будто я некогда пытался убить тебя.

– Ого. Хорошие догадки. – Я крепче схватилась за руль Эрвина. Мы обогнули заднюю часть школы и направились к мусорному баку за кухонной дверью. Я учуяла запах табака и древесных стружек и списала его на куртку Майлза. Теперь он носил ее каждый день. Он откинул крышку бака, и мы запихнули в него половинки Эрвина и навсегда закрыли его крышкой.

– Почему ты так бесишься, когда тебя называют нацистом? – спросила я. – То есть, разумеется, по такому поводу радоваться трудно, но мне тут показалось, что ты выбьешь Клиффу все зубы.

Он пожал плечами:

– Люди, как правило, невежды. А я и сам не знаю.

Но Майлз все знал.

Когда мы шли обратно к залу, он сказал:

– Я слышал, будто вы с Бомоном занимались какими-то изысканиями. Вроде как рылись в прошлом.

– Да. Ревнуешь?

Это слово выскочило у меня случайно – я была слишком потрясена. Он не знал о библиотеке, так? И потому не мог знать, что я нашла сведения о его матери.

Но вдруг он громко фыркнул и сказал:

– C трудом.

Я расслабилась.

– Ну почему у него вечные проблемы? Я считаю, он совсем не плох, честно. Да, у него секта в каморке уборщика, но при этом он очень мил. Тебя он ненавидит, конечно, но разве это относится не ко всем?

– У него имеется основательная причина ненавидеть меня. А остальные просто дурака валяют.

– Что за причина? – поинтересовалась я.

Майлз помолчал.

– В средних классах мы дружили. Я считал его порядочным парнем, потому что мы оба были умными, хорошо ладили: я был новичком, а он не потешался над моим акцентом. Но когда мы перешли в старшую школу, я понял, что он позволяет людям помыкать собой. У него нет амбиций. Нет драйва, нет жизненной цели.

А какого рода амбиции имеются у тебя? – подумала я. – Мечтаешь выдумать самый эффективный способ изничтожения чужих щенков?

– Он умный, – продолжал Майлз. – Действительно умный. Но не пользуется этим. Такер мог бы быть таким же влиятельным, как и я, но только и делает, что носится со своими идиотскими заговорами. Решает примитивные химические уравнения и крутится вокруг девиц, которые не посмотрят на него во второй раз.

– Как кто?

– Как Райя.

– Такеру нравится Райя? А почему мне это не известно?

– С того самого дня, как я его знаю. Если бы у него был здравый смысл, он бы давно выбросил из головы романтические бредни и взялся бы за что-нибудь полезное.

– И ты отверг его.

– Ну… да.

– Ты отверг своего друга – своего единственного друга – потому что он не хотел помогать тебе контролировать школу? – Я была возмущена.

Губы Майзла вытянулись в тонкую линию:

– Нет, не поэтому.

– А потому что у него нет амбиций? Нет жизненной цели?

– Да.

Я засмеялась. Майлз посмотрел на меня, выгнув бровь, но сделал это как-то холодно.

– Ты просто дрянь, – сказала я и ушла.

Майлз появился у бассейна, когда я искала шкафчики позади зала, чтобы положить туда запасные полотенца для пловцов. Мне пришлось пройти мимо дверей в зал и, заслышав голоса внутри, я остановилась:

– Ты не оказываешь ей поддержку, в которой она так нуждается, – произнес слабый сладкий голос.

– Я стараюсь, клянусь. Очень стараюсь.

МакКой. Разговаривает с матерью Селии.

Значит, все-таки между ними есть связь. Я не могла упустить этого момента и потому тихо вошла в зал и нырнула под трибуны, проверяя их на наличие микрофонов, пробираясь на другую сторону зала. МакКой стоял перед табло, седые волосы взъерошены, костюм мятый. Я согнулась так сильно, как только могла, и направила фотоаппарат на него и на женщину, стоявшую спиной ко мне. Сегодня ее светлые волосы были заплетены в тугую косу.

– Я знаю, что она твоя дочь, – сказал МакКой. – Но она не семи пядей во лбу. Не то что была ты.

– Селия не глупее любого из этих идиотов. Ей лишь не хватает сосредоточенности, – манерно протянула женщина. – Она должна спуститься с небес на землю и понять, что действительно важно, а что нет. А важное я приношу ей на серебряной тарелочке.

МакКой умоляюще воздел руки.

– Я хочу, чтобы ей было проще. Хочу, чтобы она могла рассчитывать на меня.

Мать Селии рассмеялась:

– Пожалуйста, Ричард! Если ты действительно хочешь помочь ей, то обязан заставить ее подумать о будущем. Она должна быть не хуже меня. У нее есть потенциал для того, чтобы стать лучшей. – Женщина помолчала, словно пережевывая свои слова. Ее яркие ногти постукивали по руке. – Ей не досталось место капитана чирлидинга. Ты, скорее всего, можешь исправить это.

– Я не могу дать Селии эту должность, только потому что она закатила истерику. Нужно придумать что-то еще.

– Прекрасно, тогда разберись с мальчишкой! Убери отвлекающий фактор.

– Да, Рихтер – это наша проблема. Понять не могу, что она в нем нашла. Или чего от него ожидает. Ведь он не хочет иметь с ней ничего общего.

– Не имеет никакого значения, чего хочет он. Но раз этого хочет Селия, значит, у нас возникли сложности.

МакКой вздохнул.

– Я смогу помочь только в том случае, если она сама возьмется за ум. У меня есть все, что ей нужно.

– Я рада, что ты можешь пользоваться своим положением директора школы. – Голос матери Селии снова стал слаще некуда. – Спасибо тебе, Ричард. За все. – Она протянула руку, чтобы погладить его по лицу. А затем прошествовала мимо него из зала. Он минуту помедлил и вышел вслед за ней.

Я вылезла из-под трибун, закрыла камеру и попыталась хоть что-то понять из того, что услышала.