Второй бадейки в доме не нашлось, хоть я и обыскала все уголки. Рискнула даже в хозяйские покои позаглядывать, хоть и понимала, что хозинвентарю там не место. Пришлось брать то, что уцелело. Повертев в руках жестяное ведро, я со вздохом поплелась обратно к колодцу. Ну вот теперь я набегаюсь туда и сюда. Этим наперстком замаешься воду таскать, чтобы все отмыть как полагается.

Обратно я возвращалась с некоторой опаской. Да, у меня в руках ведро с водой, но кто его знает, на что способен обиженный паук? Да, он просто насекомое, но что-то раньше я не встречала говорящих и мыслящих пауков. Этот первый. Так что вполне вероятно, что раз ему есть чем думать, то и пакость в ответ он может придумать такую, что мне и не снилось.

Переступая порог кабинета, я была готова уже ко всему. Даже к тому, что кто-то глазастый, болтливый и излишне вредный заплетет двери своей паутиной, а я в нее влипну. Но кабинет меня встретил тишиной и пустотой. Глазастый и болтливый его обитатель куда-то скрылся. Вздохнув с некоторым облегчением, я взялась за тряпку и продолжила отмывать окно. В голове вертелись странные мысли о том, что паучище мне уже как родной, а значит, его можно считать товарищем. А к товарищам обычно обращаются по имени. Воистину странные мысли! Но у паука же его нет. То есть, я думаю, что вряд ли у паука есть имя. Значит, нужно его окрестить. Губы сами собой раздвинула шкодная улыбочка. Уж я ему придумаю имечко!

– И почему я уже трясусь от страха при виде твоей улыбки? – Раздался откуда-то из-за спины уже привычный скрежещущий голос. – Признавайся, что замышляешь на этот раз? Мне уже бояться?

Я деланно возмутилась:

– Обязательно! И вообще: почему сразу замышляю? И почему на этот раз? Можно подумать, я успела поднять бунт на корабле и свергнуть старую власть!

Паук хмыкнул:

– Про бунт не скажу ничего. Тем более, на корабле. Не плавал, хвала всем святым. Но все неприятности, случившиеся в этом доме, случились уже после твоего появления. Значит, так или иначе, но виновата ты. А с такой улыбочкой только и планировать чье-то убийство. Признавайся, Элка, кого собралась укокошить?

Я едва не скрипнула зубами. Вот же гад! Ну ладно! Ты у меня еще попляшешь! Отольются кошке мышкины слезки! Я тебе такое имя придумаю, что от тебя откажется даже твоя паучья мама!

– Элка, – нервно окликнул меня паук, – я жду! Говори, что замышляешь!

Проницательный ты мой! Придумывать достойный ответ было некогда, и я ляпнула первое, что мне пришло в голову:

– Да я вот тут думаю: чем мучится и отмывать эту грязищу, может, и вправду проще хозяина соблазнить?

Паук подозрительно на меня покосился. Но потом приосанился:

– А я тебе сразу предлагал: бери его, пока тепленький! Поцеловала, приласкала, и вуаля! Мужик весь твой! Можно больше не беспокоиться, вся будущая жизнь обеспечена.

Я возмущенно оглянулась на мохнатого гада. Вот советчик нашелся! Я же честная девушка! А он мне «Поцеловать и приласкать!» Так и подведет со своими советами под монастырь! Мужской. И что мне там делать?

На этот раз паучище расположился на спинке хозяйского кресла и нахально потряхивал перед моим носом правой передней лапой, как указательным пальцем грозил. Моя рука невольно сильнее сжала мокрую тряпку:

– Я вот сейчас тебя приласкаю! Тряпкой! Чтоб мало случайно не показалось! А еще лучше, чтоб уж наверняка, во-он той книгой.

Паук проследил за моим жестом и возмущенно подпрыгнул:

– Ты как со своим благодетелем обращаешься, женщина? Я ей значит мужа богатого от всей щедроты души, можно сказать, от сердца отрываю! А она меня книгой решила в ответ! Вот и делай после того добрые дела!

Паук обиженно повернулся ко мне тем местом, где у приличных людей попа находится. А я вдруг задумалась: а может он прав? Может, и вправду нужно приворожить хозяина? Где там обещанные визитеры с зельем?

***

Прогнозы брата хозяина по поводу нашествия невест, желающих заполучить моего артефактора себе в супруги, не оправдались. Стоило мне только настроиться на приворот и набросать примерный план действий, как все потенциальные невесты словно испарились. Поначалу меня это не сильно волновало. Первые четыре дня я пахала как гоблин, отмывая от вековой грязи дом. Хозяина я почти не видела. Он уходил рано утром, приносил мне на день еды, и исчезал из дому до ночи. Я засыпала, не дождавшись его возвращения. Где он был и чем занимался, я не знала, да и не особо хотела знать.

К обеду пятого дня старый дом сверкал чистотой. А у меня болело все, что только могло болеть. Даже те мышцы, о которых я и не подозревала. И это еще хозяин меня пожалел и предоставил артефакт для чистки штор, чехлов и обивки кресел и стульев. Иначе бы я и к пятому дню не управилась бы.

Закончив разгребать последнюю кладовую и отмыв руки и лицо от пыли и паутины, я сидела в кухне за столом и жевала хлеб с ветчиной, уныло разглядывая в окно задний двор. Между камнями, которыми было замощено пространство, пробивалась трава. Кустарник вдоль забора разросся так, что навскидку двор уменьшился, наверное, вполовину. Кое-где под кустами валялся какой-то хлам и кучи прошлогодней листвы. Картина была неприглядная. А перед домом все обстояло еще хуже. Там был сад, требовавший обрезки и чистки.

Дом еще ладно, я кое-как привела в порядок. Но с травой и кустами перед домом мне в жизни не сладить. Я же не садовник. Я скорее себе ноги состригу садовыми ножницами на радость разросшимся сорнякам, чем сделаю что-то толковое. И что со всем этим делать я даже не представляла.

– Элка, гляди, пальцы себе откусишь! Ишь, как наворачивает!

Паучище примостился на подоконнике за обновленной занавеской и внимательно следил как я ем. После препирательств в первые дни моего пребывания тут, я с ним больше не разговаривала. И не потому, что обиделась. Нет. Я просто экономила силы. Самостоятельный хлеб оказался ой как горек! А привораживать было некого и нечем. Невесты не торопились посетить наш