мы поднялись по реке так далеко, как это было возможно. В ту же ночь новые дрейфующие льдины врезались в корабль и шлюп с обоих бортов на глубину примерно двух пальцев и я был вынужден отдать приказ подвести суда ближе к берегу, через отмель. Отмель была шириной почти в милю, и корабль находился в большой опасности. Дно здесь было усеяно камнями, а корабль, с его острым килем, не мог сохранить остойчивость на дне. Тут лед одержал победу, корабль наскочил на камень и появилась довольно сильная течь. Плотникам пришлось немало поработать, чтобы устранить течь до нового прилива.

К 25 числу мы подвели корабль близко к берегу и во время высокого прилива вытащили его на сушу. Тут я приказал врыть киль в грунт на отмели, а под подводную часть наложить ветки, скрепленные глиной и песком, чтобы корабль стоял ровно и, следовательно, получил бы меньше повреждений.

Но вот, когда мы уже считали, что корабль надежно защищен от дрейфующего льда и непогоды, 27 числа во время отлива начался сильнейший натиск льдов. Если бы корабль не стоял так прочно на грунте, его бы унесло. Нам не оставалось ничего иного, как отдать все четыре швартова, и часть их была разорвана на куски. Появилась такая сильная течь, что во время прилива пришлось не менее 2000 раз качнуть помпу. Я отдал приказ плотникам и всем, кто умел работать топором, соорудить пять мостовых свай. Другие люди в это время таскали лес и камни для свай, которые я велел поставить перед носом, чтобы отразить натиск льда и тем самым избежать повреждений корабля.

Когда же эта работа была успешно завершена и корабль с шлюпом были защищены от льда и шторма, я приказал убрать пушку в трюм и перенести часть наших запасов на берег, чтобы очистить палубу и избавить корабль от перегрузки. Я раздал команде одежду, рубашки, ботинки, сапоги и все, что могло защитить людей от холода.

5 октября я распорядился сложить на палубе две большие печки, вокруг которых могли свободно разместиться по 20 человек. Одну печь поставили перед мачтой, а вторую за ней. Кроме того, кок потребовал оставить в кухне третью печь специально для готовки пищи.

7 числа выдалась хорошая погода, и я отправился вверх по реке, чтобы выяснить, как далеко можно проплыть по ней в лодке. Но здесь оказалось так много камней, что мне удалось пройти всего полторы мили. На обратном пути, подойдя к мысу, я увидел там нарисованное углем изображение, чем-то напоминавшее дьявола. Вот почему я назвал его мысом Дьявола.

Во многих местах, где мы побывали, можно было легко обнаружить следы людей и их летних жилищ[56]. В лесу нередко попадались большие кучи щепок. Там туземцы рубили лес, и у щепок был такой вид, как будто их сострогали железными инструментами. Мне думается, что упомянутые люди привержены к некой форме идолопоклонства, связанной с почитанием огня. Если это так, то желательно было бы обратить здешних несчастных заблудших язычников в лоно истинной христианской веры. Что же до их пищи и образа жизни, то они, как видно, значительную часть добычи употребляют в полусыром виде, ибо повсюду, где они ели, оставшиеся кости казались недостаточно проваренными.

10 октября я ввел норму выдачи вина, но пива людям разрешалось пить сколько угодно. В то же время я ввел расписание, распределив обязанности по несению вахты, доставке леса и обжигу древесного угля. Теперь каждому было известно, что ему поручалось делать и как он должен себя вести.

22 октября лед стал очень твердым и ударил сильный мороз; в ту ночь мы поймали чернобурую лисицу. И вот матросы начали днем сходить на берег, чтобы поохотиться. Одни направлялись в лес, где ставили ловушки для зверей, и построили шалаш-засаду. Другие же охотились с ружьем в поле, где пока снег не был слишком глубоким; попадалось много куропаток и зайцев. Все это время до самого рождества люди охотно сходили на берег в хорошую погоду, так как никогда не возвращались без богатой добычи. Это было хорошим стимулом для охоты.

10 ноября в день святого Мартина удалось подстрелить нескольких белых куропаток и нам пришлось довольствоваться ими вместо традиционного гуся, которого подают на этот праздник. Я приказал выдать каждому сверх дневной порции по пинте испанского вина, чем очень угодил всей команде. Среди людей воцарились радость и веселье. Что же касается пива, то его выдали сколько кому хотелось. Однако позднее, когда мороз начал крепчать, бочки с пивом промерзли до дна и я усомнился, можно ли пить пиво до того, как его не оттаят и не прокипятят. Но в этом случае я решил предоставить матросам поступать так, как им заблагорассудится. Ведь простые люди обычно любят делать тайно как раз то, что им строго запрещается, не думая о том, полезно ли это или вредно.

В середине месяца два матроса начали пользоваться ловушками и в первую же ночь добыли двух чернобурых лисиц и одну какой-то смешанной породы. Все они были очень красивыми. В ту же ночь к кораблю по льду подбежала большая черная собака. Вахтенный принял ее за чернобурую лисицу, застрелил и торжествуя принес в каюту, думая, что ему попалась очень ценная добыча. Но когда он рассмотрел ее поближе, то увидел, что это большая собака, причем, без сомнения, обученная ловле дичи. Вокруг морды у нее были намотаны маленькие бечевки, так что шерсть здесь вытерлась. На правом ухе был надрез. Хозяина собаки, вероятно, огорчила ее потеря. Я и сам был бы рад, если бы собаку поймали живой. В этом случае ее можно было бы использовать как посыльного: нагрузить всякими безделушками и отпустить.

27 ноября был лютый мороз. Все наши стеклянные бутыли, где хранились всякого рода ценные жидкости, разлетелись в куски. Это побуждает меня посоветовать всем отправляющимся в плавание в такие холодные моря брать с собой оловянные или другие сосуды, способные выдержать такой мороз.

12 декабря скончался один из двух врачей, по имени Давид Велске, и его труп оставался на корабле два дня, ибо мороз был таким свирепым, что никто не мог сойти на берег и похоронить его. Даже 14 числа стояла сильная стужа и многие обморозили себе лицо, не защитив его, когда выходили на холод.

В канун