рождества я выдал команде вина и крепкого пива, которое пришлось прокипятить, ибо оно насквозь промерзло. Каждый получил столько, сколько мог выпить, и все были очень веселы, причем никто никого не оскорбил даже словом.

Святой праздник рождества мы торжественно отметили, как подобает христианам. Пастор прочитал нам проповедь, а мы, согласно древнему обычаю, поднесли ему подарки, каждый по своим возможностям. Денег у команды было мало, но люди жертвовали вещи. Некоторые подарили пастору шкурки песцов, и он получил их столько, что мог бы сшить шубу на меху. Но ему не суждено было дожить до того, чтобы носить такую шубу.

Все святки держалась относительно мягкая погода. Чтобы время не тянулось так медленно и скучно, матросы развлекались всевозможными играми. И тот, кто придумывал самые занятные, приобретал наибольшую популярность. Команда, большая часть которой пребывала в то время в добром здравии, веселилась и развлекалась, как могла. Мы провели праздники в приподнятом настроении и веселье.

Anno Domini 1620

На Новый год стоял лютый мороз и я приказал налить всем сверх положенной порции еще по паре пинт вина, чтобы поддержать хорошее настроение у команды. В эти дни мы перенесли самые сильные морозы за всю зиму и страдали от них больше, чем от других лишений.

10 января слегли пастор Расмус Йенсен и врач Каспер Касперсен, которые еще раньше чувствовали себя плохо. И вот с этого числа среди матросов начал распространяться тяжелый недуг; с каждым днем заболевало все больше и больше людей. Странная болезнь свирепствовала среди нас: у тех кто страдал ею, как правило, примерно за три недели до смерти начиналась дизентерия. В этот же день скончался мой старший кок.

21 января выдалась ясная солнечная погода. На этот день у нас было уже 13 больных. Тут я еще раз обратился к врачу Касперсену (он тоже был при смерти) с вопросом, нет ли в его сундуке лекарства, которое способствовало бы выздоровлению или улучшению состояния команды, и не может ли он сказать, что нужно делать. На это врач ответил, что он уже применял все лекарства и все известные ему способы лечения. Теперь же без божьей помощи он не в состоянии найти такое средство, которое способствовало бы выздоровлению.

23 января умер один из двух моих помощников, Ханс Брок, который болел уже почти пять месяцев, то в постели, то на ногах. Этот день был ясным и солнечным. Пастор, сев на койку, прочитал команде проповедь, последнюю в этом мире.

25 числа мы похоронили Ханса Брока, и я приказал дать залп из двух фальконетов[57], последняя почесть, которую я мог ему оказать. Однако оба фальконета взорвались — столь хрупким стало железо при свирепых морозах, — а человек, давший залп, чуть не лишился обеих ног.

Через два дня скончался матрос Йенс Хелсинг и слег навсегда мой лейтенант, высокородный Мауриц Стюгге, переносивший до того болезнь на ногах. В тот же день наши люди обнаружили следы пяти оленей, за которыми гнался волк, и я выслал за ними отряд охотников. Но тут начался сильный снегопад и охотники, не найдя следов, вернулись с пустыми руками.

На следующий день мороз был столь суровым, что ночью треснул оловянный чайник с водой, забытый юнгой в каюте. Теперь я просто не знаю, в каких же сосудах хранить ценные жидкости, когда плаваешь в таких холодных морях.

5 февраля умер матрос Лауриц Берген и я снова послал человека к врачу, заклиная его, во имя бога, вспомнить о каком-нибудь лекарстве или хорошем средстве. Поскольку сам он тяжело болен и слаб, пусть сообщит, какое же снадобье или лекарство мне применить для исцеления команды. На это врач дал тот же ответ: вся надежда на бога, а сам он ничем помочь не сумеет.

10 февраля. Прошедшие дни держалась довольно мягкая погода, но многие люди заболели и ослабли. В этот день умерли два матроса.

12 февраля мы поймали двух белых куропаток, и это было весьма отрадно, так как они пошли в пищу больным. И на следующий день я распорядился выдавать каждому матросу по трети пинты вина перед приемом пищи, а утром — по целой порции виски, все это сверх обычного довольствия.

Все эти дни ознаменовались только тем, что болезнь распространялась, команда слабела и число больных непрерывно возрастало, так что к 17 февраля осталось только семеро здоровых, которые могли еще носить дрова и воду, а также выполнять необходимые работы на корабле. В тот же день умер моряк, болевший в течение всего плавания. Но о нем можно по справедливости сказать, что он был неопрятен, как животное.

На следующий день умер Расмус Кёбенхауфн, а всего (к этой дате) погибло уже 20 человек. В тот день мы добыли зайца, что нас очень обрадовало.

20 февраля скончался пастор.

29 февраля мороз был настолько сильным, что никто не мог пойти на берег за водой или дровами, и повару пришлось самому добывать топливо. Я же сам убрал свою каюту, так как в этот день заболел и слег мой слуга.

4 марта стояла мягкая погода и мы на открытой местности поймали пять белых куропаток, что было весьма кстати. Я приказал сварить бульон и напоить им больных. Но есть мясо они не могли из-за распухших от цинги десен.

8 марта скончался Олуф Бойе, болевший почти девять недель, а 9 числа — бочар Андерс, болевший с рождества.

21 марта. Последние дни погода была неустойчивой — то ясной и теплой, то холодной и суровой. Что до команды, то, увы, большинство слегло, и было очень тяжко и грустно смотреть на больных и слышать их стоны. В тот день скончался врач и Повел Педерсен; оба они болели почти с самого рождества. С этого числа болезнь свирепствовала все сильнее с каждым днем, так что мы, оставшиеся в живых, с трудом успевали погребать усопших.

24 марта. Прошедшие дни были ясные и теплые, без мороза. Один из наших людей пошел на берег и, взобравшись на высокую скалу, увидел за бухтой открытое море, что преисполнило нас надеждой на избавление. Но на следующий день скончался наш шкипер Ян Олуфсен.

Тут я