стал часто выходить на берег, собирая травы там, где растаял снег. В этих местах трава осталась такой же свежей, какой была осенью. Но ее надо было рвать, как только она покажется из-под снега, иначе она быстро вяла. Я набрал также ягод и раздал матросам.

27 марта я открыл сундук врача и тщательно ознакомился с его содержимым. Ведь теперь, когда у нас не было врача, мне предстояло по возможности заменить его. Однако тут я обнаружил досадное упущение: отсутствовал перечень, составленный медиками, по которому можно было бы определить, для чего предназначаются те или другие лекарства и каких применять. Я обнаружил, что в сундуке было много лекарств, и могу поклясться жизнью, что покойный ничего о них не знал. Еще меньше знал он, для какой цели и как надлежит их применять. Все названия были написаны по латыни, а этот язык врач за свою жизнь даже не успел забыть, так как вообще его никогда не знал. Когда он брал в руки пузырек или коробку с лекарствами, то надписи на этикетке ему переводил пастор.

29 марта умер Исмаэл Абрахамсен и Кристен Грегерсен. Их трупы погребли так, как нам позволяли в то время наши силы и возможности.

30 марта был сильный мороз, и в этот день скончался наш плотник Свен Арфуэдсен. И вот пришла для меня пора величайшей скорби и несчастий: я походил на тоскующую в одиночестве пугливую птицу. Мне приходилось теперь носиться по всему кораблю, утолять жажду больных, кипятить для них воду, давать им то, что, по моему разумению, могло бы принести пользу. А ко всему этому я не был приспособлен и имел о таких вещах весьма смутное представление.

На следующий день скончался мой второй помощник Йохан Петерсен, а на завтра — мой племянник Эрих Мунк: их тела были погребены в одной могиле.

3 апреля был жестокий мороз, так что никто из нас не решался вылезть из-под одеяла. Некем мне было теперь и командовать, ибо все слегли, вверив свои души богу. У нас царила величайшая горесть и печаль. В этот день умер Иффуэр Алсинг.

5 апреля скончались Кристофер Опслоэ, Расмус Клемендсен и Лауриц Хансен, причем здоровых людей осталось так мало, что мы еле успевали хоронить погибших.

8 апреля скончался наш английский лоцман Вильям Гордон, а вечером — Андерс Соденс. Их пришлось похоронить в одной могиле, которую мы, остававшиеся в живых, едва сумели выкопать, ибо ослабели до предела. Из-за этого никто из нас не смог пойти в лес за дровами. Нам пришлось собрать на корабле все, что годилось на топливо, а когда уже ничего такого не осталось, мы вынуждены были разобрать на дрова нашу шлюпку.

10 апреля скончался мой лейтенант, достопочтенный и высокородный Мауриц Стюгге; я израсходовал часть своего постельного белья, чтобы завернуть покойника. Лишь с большим трудом сколотили мы ему гроб.

Через три дня я принял ванну в бочке из-под вина, которую распорядился для этого приготовить. Я широко применял также все травы, найденные в сундуке доктора, которые, по моему мнению, могли принести пользу.

После меня помылись и все те, кто еще мог двигаться и не слишком ослабел, и это мытье, благодарение богу, очень нам помогло, особенно мне.

14 числа был сильный мороз. В этот день только у четверых, не считая меня, хватило сил приподняться на койках и прослушать проповедь по случаю страстной пятницы. Затем, в день пасхи, умерли Андерс Ароуст и бочар Йенс. Погода была сравнительно теплая, и мы смогли их похоронить. Я назначил старшего матроса своим шкипером, хотя он и был болен, надеясь, что тот сможет мне помочь. Сам я тоже был в крайне жалком состоянии и чувствовал себя покинутым всем миром. Этой ночью умер Ханс Бендстен.

На следующий день скончался мой слуга Олуф Андерсен, прослуживший мне верой и правдой семь лет, а вслед за ним — Петер Амундсен.

21 апреля ярко светило солнце и некоторые больные сползли с коек, чтобы погреться. Но из-за крайнего истощения некоторые потеряли сознание. Солнце им не помогло, а мне стоило немалых усилий затащить их обратно и уложить каждого на его койку.

25 числа начался прилет диких гусей, и это нас очень обрадовало, ибо появилась надежда, что скоро наступит лето. Но и здесь нас ожидало разочарование: холода продержались еще долго.

4 мая. К этой дате скончалось много других членов команды, и теперь никто уже не мог слезть с койки, кроме меня и поваренка, который еще был в состоянии кое-что делать. В тот день умерли Андерс Марстранд и Мортен Марстранд, оба давно болели.

7 мая немного потеплело, и мы, трое несчастных, еще сохранивших хоть немного сил, сумели похоронить мертвецов. Но из-за крайнего истощения это было для нас так тяжело, что мы не могли доставить тела до места погребения, иначе как на маленьких салазках, на которых зимой возили дрова.

10 мая. В предыдущие дни держались сильные морозы. Это очень нас ослабило и во многом стесняло. Но в тот день погода была ясная и прилетело много гусей. Мы подстрелили одну птицу, и этого нам хватило на два приема пищи. К этой дате нас осталось в живых 11 человек, считая больных. На следующий день было очень холодно и мы неподвижно лежали на койках, так как страшно ослабели и не могли выйти на мороз; наши конечности одеревенели и, казалось, вот-вот треснут от холода.

На следующий день скончались плотник Йенс Йоргенсен и Свен Марстранд. Одному богу известно, сколько трудностей нам пришлось перенести, пока мы их похоронили. То были последние тела, которые мы предали земле.

16 мая скончался новый шкипер Йенс Хендриксен, а 19 числа за ним последовал Эрик Хансен Ли. Он всегда был очень работящим и дисциплинированным, никого ни разу не обидел и ни разу не подвергался наказаниям. Ли вырыл много могил для других, но ему никто уже не мог отдать этот долг, и он остался непогребенным.

22 мая была самая солнечная и ясная погода, какую только можно просить у бога, и по его милости к нашему кораблю подошел гусь, в которого за три-четыре дня до этого мы стреляли, причем ему оторвало лапу. Мы поймали и