– Что вы имеете в виду? – спросил Хауэлл.

– Я расскажу вам все. Когда вы впервые рассказали мне об этом случае, – объяснил Трант, – мне показалось, что причиной неприятностей с кассиром была попытка кого-то получить некую секретную личную бумагу, которая была у кассира, но о существовании которой Гордон по какой-то причине не мог признаться вам. Конечно, из последовательного обыска пальто кассира, кошелька и личных бумаг было ясно, что человек, который пытался получить ее, считал, что Гордон носил бумагу с собой. Кроме того, из того, что он забрал промокашки и блокноты, было ясно, что бумага, вероятно, своего рода меморандум, часто оформлялась Гордоном в офисе, потому что, если Гордон писал карандашом в блокноте и отрывал первый лист, другой человек мог надеяться получить отпечаток из следующего в блокноте, и если Гордон писал чернилами, он мог бы получить обратную сторону из промокашек. Но помимо этого, из того факта, что корзины для мусора были обысканы, было ясно, что парень считал, что бумага через некоторое время потеряет ценность для Гордона, и он выбросит ее.

– Так много я смог понять, когда вы рассказали мне в общих чертах об этом деле в моем офисе. Но тогда я абсолютно ничего не мог понять в причине попытки залезть в стол с пишущей машинкой. Вы также рассказали мне тогда о беде молодого Гордона и я сразу же прокомментировал совпадение того, что одна беда пришла так скоро после другой, хотя я, очевидно, не мог даже догадаться о связи. Но даже тогда я совсем не был убежден, что тот простой факт, что Гордон и вы все думали, что он запер двадцать четыре тысячи долларов в сумке, которую он дал своему сыну, были уверенны, что он это сделал, учитывая тот факт, что печать не была сломана, когда она была открыта в филиале банка, в ней было всего четырнадцать тысяч долларов. Когда я спросил вас об этом, вы ответили, что старина Гордон был бесспорно честен и что он положил все деньги в сумку, то есть он думал, что сделал или намеревался, но вы никогда не задавались вопросом, был ли он в состоянии.

– В состоянии, Трант? – Хауэлл повторил.

– Да, состоянии, – подтвердил Трант. – Я имею в виду в том смысле, давало ли его состояние уверенность в том, что он делал то, в чем был уверен. Я, конечно, видел, что вы, как банкир, могли предположить о своем сотруднике только два условия: либо он был честным, и деньги были вложены, либо он был нечестным, и деньги были удержаны. Но, как психолог, я мог понять, что человек вполне может быть честным и все же не вкладывать деньги, хотя и был уверен, что вкладывает.

– Тогда я пошел в ваш офис, уже будучи совершенно уверенным, что Гордон составлял там какой-то меморандум, который он некоторое время носил с собой, а затем выбросил, что по какой-то причине он не мог вам об этом рассказать, но что кто-то другой очень хотел завладеть им. Я также хотел исследовать то, что я могу назвать психологической возможностью того, что Гордон не вложил десять тысяч долларов, как он думал, что он это сделал и с этим был эпизод с пишущей машинкой, из которого я вообще ничего не мог сделать.

– Вы сказали мне, что Гордон предупредил вас о том, что сейфу угрожают неприятности, и когда я увидел, что это был простой сейф с комбинацией слов из шести букв, доверенный кассиру, мне сразу пришло в голову, что меморандум Гордона вполне может быть комбинацией сейфа. Если бы он двадцать лет носил в голове "слово недели", а теперь, умственно ослабленный позором своего сына, обнаружил, что не может вспомнить кодовое слово, я мог бы предположить, как, потеряв свои сбережения, заложив дом, не имея опыта ни в каком бизнесе, кроме банковского, он отчаянно скрывал бы свои недостатки от вас из-за страха потерять свою должность.

– Очевидно, что он каждую неделю составлял меморандум о комбинации в офисе и выбрасывал старую. Это ясно объясняло, почему кто-то охотился за ним, но почему этот кто-то должен был охотиться за старым меморандумом и какое отношение к этому могло иметь вскрытие стола с пишущей машинкой, я сначала не мог понять, даже после того, как мы застали его врасплох с его клочками бумаги. Но я провел с ним три коротких теста. Первый, простой тест психологов на память, проведенный путем показа ему полудюжины фигур, образованных различными комбинациями одних и тех же трех линий, доказал мне, что, поскольку он не мог правильно воспроизвести ни одну из этих цифр, ему нужна памятка с комбинацией сейфа. Два других теста, которые являются тестами на внимание, показали, что, помимо ухудшения памяти, его состояние в отношении внимания было еще хуже. Гордон сбился с такта, который я попросил его отметить пальцем, дважды в течение сорока пяти секунд. И, в то время как любой человек с нормальным вниманием может правильно написать от одного до тридцати, считая вслух от одного до пятидесяти, Гордон был не в состоянии правильно придерживаться своего набора цифр, когда я лишь чуть-чуть его отвлек.

– Таким образом, я убедил себя, что он был неспособен правильно пересчитать деньги из-за рассеянности и возбуждения, которые были вокруг него в утро, и я счел вероятным, что недостающие деньги так и не были положены в сумку и, должно быть, либо были потеряны в банке, либо взяты кем-то другим. Когда я принялся разгадывать тайну обрывков, которые я взял у Гордона, я вскоре увидел, что надписи "42 $ = 80" и "35 = 8? $", которые казались совершенно бессмысленными уравнениями, могли быть вовсе не уравнениями, а секретными надписями: состоят из шести символов каждый, по количеству букв в вашей комбинации. Помимо цифр, остальные три символа были обычными в коммерческой переписке. Затем нападение на стол старого Гордона с пишущей машинкой. Вы сказали мне, что он был стенографистом и меня осенило.

– Он не осмелился написать комбинацию простыми буквами, поэтому он придумал очень простой, но и очень хитроумный шифр. Он написал слово не буквами, а цифрами и символами, которые сопровождали каждую букву на клавиатуре его старой пишущей машинки. Шифр объяснял, почему другой человек искал старую комбинацию в корзине для мусора, надеясь собрать достаточно слов, чтобы он мог их вычислить, как он делал на клочках бумаги, которые нашел Гордон. До этого Гордон, возможно, сомневался в значении неприятностей, но, обнаружив эти обрывки после взлома его старого стола, у него не осталось сомнений, о чем он вас и предупреждал.

– Я понимаю! Я понимаю! – Хауэлл сосредоточенно кивнул.

– Символы не написали ни слова на пишущих машинках здесь, в