Нет, конечно, она ездит на метро. И увидеть ее здесь вполне естественно. Вот только что-то не дает мне покоя. Тупая игла, засевшая в моей голове. Она давит на меня и мне начинает казаться, что все не правильно. Не по-настоящему.

И эта ее заминка. Она не человеческая, ведь так? Правда?

– О, а я тебя и не узнала! – она беззаботно улыбнулась. Искренне и по-детски. Так может только она. И мои опасения тут же отступили. Это Верочка. И чего я глуплю? Вот она – красавица, стоит передо мной.

Все же не зря она нравится Тоше – в эту улыбку можно влюбиться. Наверное, я бы так и сделал, если бы меня хоть как-то привлекали люди. Строить отношения я не намерен. Достаточно насмотрелся на окружающих. На их проблемы, переживания и прочее, прочее, прочее. Своих пока достаточно.

– Ты едешь или как? – Верочка протянула руку, приглашая меня. – Не успеем же! Ну, Санечка, идем.

Я сделал пару шагов. Постойте. Она знает мое имя? Да, конечно, я представлялся. Запомнила ли она? Возможно. Но это «Санечка». Вера явно не стала бы называть меня так.

Я отступил, хмуря брови.

Неправильно! Что-то не правильно. Верочка, я, старик, да и эта платформа.

– Ну, чего ты ждешь, Сань? Нам пора ехать.

«Уже?» – чуть не спросил я, но стиснул зубы.

Верочка театрально закатила глаза и шагнула в вагон.

– Дурак! – услышал я.

И что я творю. Она же не кусается, а следующий поезд еще неизвестно когда будет. Да и будет ли вообще?

– Подожди, – я шагнул вперед, но тут же ощутил, как некто схватил меня за запястье. Я не обернулся, лишь виновато упер взгляд в пол, будто и сам не желал идти. Мечтал, чтобы меня остановили.

Я не хотел смотреть в глаза девушке, с которой поступаю так некрасиво. Она же мне не сделала ничего плохого, а я ее избегаю, как прокаженную.

– Не стоит, – прохрипел мне на ухо голос, тяжелый и низкий. Я бы даже сказал рокочущий, если бы тот не был настолько тихим. – Не садись в него. Живой ведь еще. А если все же мозгов не хватит, то замри, как мышь под веником, и реже дыши. Если контролер поймет, то назад не вернешься.

Знакомый голос. Я его часто слышу. Но где?

– Но, как же Верочка? – с запинкой спросил я. Если это опасно, то ее нужно спасти. Вытащить из механического нутра любой ценой. Мне же Тоша ее не простит. Он ее любит. Да, они общались от силы раза три, но это не отменяет его чувств.

– Ее уже не спасти, – отрезал голос.

– Как так? – тут же вскинулся я. Как он смеет так говорить? Это же Верочка! Она во всем у нас лучшая. Это она всегда всем приходит на выручку и с ней точно не может ничего случится.

С такими людьми никогда не случается ничего плохого.

– А так! Смотри, – обладатель голоса бесцеремонно схватил меня за подбородок и заставил поднять голову, чтобы я встретился взглядом с девушкой. Ну и что я ей скажу? Прости, Вера, я дурак?

Но я не вымолвил ни слова. Вера сидела вместе с остальными куклами, глядя перед собой, куда-то сквозь меня, да и вообще вне фокуса. Ее светлые волосы разметались по плечам, от лица отхлынули все краски, перекочевав на ее бежевое платье и лебединую шею.

На груди Верочки распустил свои жуткие лепестки алый цветок, раскурочив грудную клетку, словно она была из бумаги. Тонкие кости поломаны, заметны внутренности, и я вижу, как ослабевает ее сердце, замедляя свой бег.

Все это так жутко, что мне кажется, что я схожу с ума. Поломанные, точно сахарные кости и покрывающие их ядовито-красные лилии. Чуть светящие, манящие. Нужно подойти, нужно понять, но ноги отяжелели, будто приросли к полу, сделав меня одной из скульптур. Будут ли меня тереть люди? Не надо, я приношу лишь несчастья. Я приношу смерть.

Вздрагиваю. Цветы становятся бабочками и опаленные стекают вниз кровью, стоит им только приблизиться к свету.

Обескровленные губы Верочки шепчут. Я не слышу, но ощущаю. Как каждое слово впивается в меня, точно стрелы. Они попадают в цель и взрываются сотней осколков. Этих стрел нет, но я знаю, что они должны быть из стекла. Такого тонкого и хрупкого цветного стекла, что легко бьется, стоит ему очутиться в моих косолапых руках.

Стрел нет, но я их чувствую. Вижу их витражные осколки, что так красивы, когда сквозь них проходят солнечные лучи. Только сюда им никак не достать. Мы уже под землей. Тут нам самое место.

– Саша, Сашенька, мне страшно, – шептала девушка, а я тонул в ее глазах, наполненных слезами, точно в бушующем море. В них было столько боли, что я захлебывался ею. – Ты ведь спасешь меня? Я никому не скажу, правда. Обещаю.

В ней почти не осталось сил, но она продолжала просить и тянуть фарфоровые руки к тому, кто не мог и сдвинуться с места. Ко мне.

– Я не хочу умирать. Пожалуйста… Я никому… никому не скажу. Прошу.

Она по-детски преданно глядела на меня. Несчастная и одинокая, как брошенный щенок. Но что я мог сделать? Что сказать?

– Прости, Верочка, – услышал я самого себя, но со стороны.

Я ничего не говорил.

– Прости…

Я ничего не говорил!

– Прости.

Ничего.

Это не правда. Это всего лишь…Сон.

– Просыпайся, хороший мальчик, – раздалось у меня за спиной, и мой знакомый некто толкнул меня вперед, прямо под тронувшийся поезд.

– Кого ты спасешь: друзей или себя? – раздалось мне вдогонку прежде, чем я разлетелся на куски. Прежде, чем поезд сомкнул пасть, полную острых клыков.

***

Я тяжело вздохнул и закашлялся. Легкие жгло. В горле царила пустыня, хотя рот был полон слюней. Я застонал и сглотнул. Казалось, что на моей груди сидит нечто тяжелое, но я не мог ничего разглядеть. Вновь согнулся от кашля и скатился с кровати на пол, уперев в его твердую поверхность руки, не в силах подняться. Меня бил озноб, было невероятно холодно, так, будто моя кровь замерзла и больше не хотела течь по венам.

Все тело болело так, словно меня перемололи и зачем-то собрали вновь.

Мертвым явно проще.

Котя обеспокоенно смотрела на меня, поднявшись со своего места около моей подушки. Топталась на месте и встревоженно мяукала.

– Совсем разваливаюсь, – хрипло пожаловался я. Мой голос казался мне карканьем. Рухнул на пол и выдохнул весь воздух, что скопился в легких. Он