погибнуть в сорок седьмом, если под снимком стоял следующий год. Дед ошибся? Не похоже на него.

Я поднял взгляд.

– А после я встретил его год спустя, – тихо продолжил он, поморщившись.

– Но как? Он же…

– Как и ты. В теневом метро. Вот только он уже не был даже той остаточной сущностью, что ездит в поезде. Он стал контролером. Не знаю как, но в момент смерти его поглотила тьма. Вся злоба и ненависть, о которых я даже не подозревал, вся та боль, которую он скрывал даже от меня. Она перекроила и его тело, и сознание, подчинив своей воле и жажде. Тогда он меня не убил – взыграли остатки памяти. Старался быть живым, рассказал обо всем, попенял на меня, за то, что я ему ничего не сказал о своей тайной жизни, но я так и не смог написать о нем. Не смог заставить себя назвать его чудовищем. Мой друг погиб и тогда я еще не смирился с утратой. Он чувствовал, как я хватался за соломинку, а потому под конец забрал ее. В следующий раз он пробьет мне билет.

– А что…? – я не нашел нужных слов.

– Он? Вариация жнеца. Собирает то, что осталось от людей в нашем мире. Такие жнецы вступают в симбиоз с монстром, позволяя ему рассасывать остаточное явление, забирая основную сущность и поглощая плоть забредших живых, что он назвал «пробиванием билетика». Так что, он все еще там. Будь осторожен. Обреченное бессмертие меняет людей слишком сильно. Особенно после смерти, после того, что они чувствуют в миг перед гибелью.

Старик допил чай и поднялся. Кажется, я задел еще не зажившие раны. Его сознание все еще ворошило старые могилы.

Спросить о чем-то еще, я не успел. В дверь позвонили. Тоша или Мать?

Глава 5. Пепел из глаз

Я молча стоял и смотрел на смущенного друга, выглядывающего из-за дородной спины нашей общей соседки. Впрочем, скрыть всю фигуру Антона ей не хватало роста – она была ему по грудь.

И что же они делают тут вместе? Он опять пытался спросить про Веру? Есть у него такая тяга – обращаться к ней по поводу ее племянницы, когда самого объекта расспросов нет рядом.

Не похоже. Нахмурился.

Тоша, несчастный и взлохмаченный, сразу попытался жестами объяснить, что ни в чем не виноват, а так, мимо проходил, и вообще она была тут раньше него. Я его проигнорировал, но про себя рассмеялся. Он всегда такой – мягкий, добрый, виноватый. Берет на себя ответственность за любое происшествие, будь то случайность или вообще чужая ошибка. Ему порой стыдно смотреть фильмы, а потому он выходит из комнаты на особо напряженных или неловких моментах, будто проблемы не у героев, а у него самого. Но он искренний, и это располагает к себе.

Соседка же совсем другое дело. Она всегда все перекладывает на чужие плечи и прет напролом, как таран, если ей что-то нужно.

Вот и сейчас она громко фыркнула и по-хозяйски распахнула чуть приоткрытую дверь, стараясь оттеснить меня и проникнуть в квартиру. Стоит сказать, что у нее это вполне получалось – я явно проигрывал в стойкости, а так же, в отличие от нее, не хотел применять силу. Зачем?

Да, она была мне довольно неприятна, если не противна, но это все равно не отменяло того, что я младше и явно сильнее. Все же соседка довольно хрупкая, пусть и полноватая, женщина средних лет. Чем-то она напоминала домоправительницу из Карлсона. Ту самую Фрекен Бок. Наверное, этим несуразным пучком, периодически сменяющимся на бигуди, и фиолетовым халатом с крупными цветами. А может периодически появляющейся суровостью и решительностью, что была свойственна той мультипликационной женщине. Или… Да, домомучительница, как говорил Малыш.

– Ох, Санечка, ты даже не представляешь, что случилось! – она по-детски всплеснула руками. Огляделась, будто хотела увидеть кого-то еще, но не найдя никого другого, все же подняла взгляд на меня. И зачем обращается ко мне, если ей это претит?

Я прищурился, посмотрев на ее округлое лицо с росчерками морщин, поселившимися на лбу, щеках и под глазами. Сами глаза у нее были шустрыми, мечущимися из стороны в сторону, как две мелкие тусклые рыбешки. Зрачки расширенные, будто от страха. Что же ее так напугало в подъезде? Могло бы постараться и получше. Но этот хаотичный блеск в ее глазах и покрасневшие веки… Что-то явно было не так. Но что? И интересно ли оно лично мне? Одно могу сказать точно, причина такого ее настроения явно не Антон. Испугаться пухленького и добродушного Тошу нужно постараться, и то вряд ли получится. Тут скорее он испугается.

Однако я думал не совсем об этом. Больше всего меня волновало ее обращение. Почему она назвала меня Санечкой? Взаимной любовью мы точно не страдали, симпатий ко мне она никаких не питала, да и до этого обращалась строго по полному имени, добавляя при возмущении отчество. Так, когда она хотела приписать мне пару смертных грехов, она именовала меня не иначе, как Александром Михайловичем. То есть никакого «Санечки» и в помине не было.

Санечка… Так во сне меня назвала Вера. В жизни же мое имя не сокращали подобным образом. Да и, если честно, то и Сашенькой меня не называли. Все эти уменьшительно-ласкательные проходили мимо меня. Но…

Вера.

– Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится, говорит Господу: «прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!»…

Перед глазами всплыл облик девушки. Она такая прекрасно-нежная, словно маленькая птичка, и в тоже время пугающая, как старая забытая ребенком кукла. Раскуроченная грудная клетка, заляпанное кровью светлое платье и пересохшие губы, шепчущие мое имя. Может она звала кого-то другого? Все же имя не уникально. Но внутренне я понимал, что она обращалась ко мне.

О чем она никому не расскажет?

Под сенью Всемогущего покоится.

Кровавые цветы, бабочки, становящиеся кляксами от соприкосновения со светом, слепые глаза в темной жиже.

Девушка с изуродованным лицом, мужчина с удавкой на шее, старик в лохмотьях, толстяк, который считает, что не стоит ждать тех, кто вовремя не вернулся домой. Как они все связаны? Что их объединяет, кроме того, что я их видел в метро?

Они все… Мертвы?

Или…

Черт. От этих мыслей в голове начинает пульсировать боль.

– К вам опять приходили сектанты? – Я взял себя в руки. Вот к этой братии у соседки была особая страсть. Они шастали регулярно и пытались поговорить о боге. Каждый раз о