Впрочем, поначалу меня никто не трогал, скорее уж просто относились как к диковинной зверюшке. Внешне это не сильно отличалось от моей прежней школы, но на деле всё обстояло кардинально иначе. Мои бывшие одноклассники могли со мной не дружить, но за восемь лет совместного обучения я так или иначе стала неотъемлемой частью класса, ко мне можно было обращаться за помощью, меня по-своему оберегали от сторонних людей (не то чтобы я сильно в этом нуждалась, в плане обид до меня не так уж легко было достучаться), меня… уважали.

Здесь же я была инородным телом, нарушившим привычный ход вещей. Дело в том, что мне многое давалось легко от природы, а если не давалось, то у меня всегда были два сведущих родителя, готовых помочь. И это оказалось фатально. Объясню. Безусловно, учёба в гимназии оказалась на порядок сложнее, чем в нашей районной школе, даже мне приходилось напрягаться, но в моём случае это скорее приносило удовольствие, чем дискомфорт. Остальным же приходилось… пахать, а это не то, чем хочется заниматься в четырнадцать лет. А если учесть, что тебя постоянно прессуют, контролируют и критикуют (а большинство моих одноклассников находилось именно в таком положении), то новая выскочка, берущая всё с лёту, да с которой тебя ещё и норовят всё время сравнить, ничего другого, кроме раздражения, не вызывает.

С присущими мне упорством и негибкостью я вечно влипала в странные ситуации. И если в той школе уже привыкли и не обращали внимания, то в этой считали, что я делаю это намеренно. Эпично-типичный случай: однажды на уроке строгая Вера Пална — наша математичка — начала давать нам сложнейшее задание, но кто-то зашедший в кабинет её отвлек, и задание так и осталось "недозаданным". Точнее, официально — не заданным вовсе. А я, конечно же, его сделала. С последствиями. Ибо я же ещё и руку подняла, напомнив учителю про задание... После чего весь класс на фоне исполнительной меня получил двойки. Несправедливо? Возможно. Я-то уж точно никогда не собиралась претендовать на роль Павлика Морозова, но остальные восприняли это совершенно иначе. Больше всех лютовала Рита Анисимова, которой моя неугомонная педантичность обернулась тройкой в четверти, а в последствии — и соответствующей оценкой в аттестате за девятый класс. Последовательность сомнительная, но Анисимова была уверена: виной всему странная профессорская дочка. И с этого рокового события начались военные действия.

Все, наверное, представили себе, как весь мир обижал одну бедную и безвинную меня? Но нет. Жизнь без покровительства Орлова вдруг научила показывать зубы, отвечая на едкие выпады и холодное презрение саркастическими замечаниями и снисходительными взглядами. Пик нашего противостояния пришёлся на конец девятого класса, когда неожиданно я довела Риту до слёз пошаговым разбором её умственных способностей. Кто бы мог подумать, не правда ли?

В тот же день мы предстали перед директором, который оказался бывшим папиным аспирантом. Минут пять мы с Риткой осыпали друг друга проклятиями и обвиняли во всех смертных грехах, пока обе не выдохлись, поймав недовольный взгляд директора. Антон Александрович устало потёр виски и обречённо выдохнул:

— И что мне с вами делать?

Мы с Риткой упрямо хмыкнули и демонстраивно отвернулись в разные стороны.

— А хотите, я вас исключу? — словно издевался над нами директор, правда, не слишком успешно: обе понимали, что никто нас не выгонит. Родители Анисимовой были какими-то шишками, имеющими связи везде где надо и не надо, а я… а я к тому времени уже успела стать надеждой местного разлива, которая половину учебного года провела, разъезжая по математическим олимпиадам. — Не хотите, — по-своему интерпретировал он наше молчание. — Может быть, тогда родителей вызвать?

Вот тут мы напряглись. Рита своих побаивалась, а мне перед папой и мамой было элементарно стыдно. Забавно, исключение нас не пугало, а вот реакция родителей... и Антон Александрович безошибочно считал сей факт с наших лиц.

— Значит, так. Либо учитесь жить мирно, либо вызываю родителей без разбирательства, кто прав, а кто виноват, — а потом, немного подумав, добавил. — А ещё пройдётесь по учителям, возьмёте дополнительные задания… общие, на двоих.

Из кабинета мы вышли обиженными на весь мир, а главное — несогласными с назначенным наказанием.

— Я не собираюсь с тобой вместе ничего делать, — гордо заявила Анисимова, задрав нос кверху.

— Ну и пожалуйста, — хмыкнула я. — Зачем мне балласт в твоём лице?

И, конечно же, мы опять разругались. Прямо под дверью директорского кабинета. Сейчас, почти двадцать лет спустя, я понимаю, что не такой уж и умной я была, раз не могла разрешить такую абсурдную ситуацию. Но факт оставался фактом — мы с заносчивой одноклассницей закусили удила и гнали вперёд, не замечая ничего вокруг. В общем, мы… подрались, очень так по-девчачьи, хватаясь за волосы и царапаясь ногтями. Короче, ни к чему хорошему это не привело. Родители, который всё-таки вызвали, решили взять под свой контроль процесс нашего примирения.

Неожиданно мама с папой оказались недовольны… моим поведением. По большей части их любовь ко мне была слепа, да и сама я никогда особых поводов для недовольства не давала, порой мне казалось, что они за Лёшку больше переживают, ибо недостатка в поводах не было. А тут: вот те на! Альбина подралась, да и с кем… с девочкой! Мама полвечера хваталась за сердце, а папа ходил за ней по пятам, капая валидол в изящную хрустальную рюмку.

— Дочь, — в итоге назидательно начал профессор Вознесенский. — Ты должна пригласить эту девочку к нам в гости.

— Зачем?! — искренне ужаснулась я.

— Мириться, — немногословно заключил папа, но таким тоном, что было ясно — возражения не принимаются.

Так, в один не совсем прекрасный вечер, Рита Анисимова и попала к нам в гости.

***

Работа не шла категорически, и тому нашлось сразу несколько причин: 1) это была химия, в которой мы с Анисимовой были одинаково посредственны; 2) учитель химии, выбирая для нас задание, явно не руководствовалась принципом гуманности; 3) большую часть времени мы с Риткой потратили на то, что сидели в моей комнате и буравили друг друга неприязненными взглядами; 4) мы никак не могли распределить обязанности, идти на уступки не хотел никто.

Тишина становилась гнетущей, взгляды выразительней, ну а время… оно просто шло. В итоге, спустя пару часов наших мытарств в дверь позвонили. Из своей комнаты я выскочила, аки пробка от шампанского в новогоднюю ночь: с хлопком (это я случайно стукнулась лбом о стену от радости) и непредсказуемой траекторией полёта (а это я уже решила, что всё-таки доберусь до входа, несмотря на круги перед глазами после удара). Таким образом, нежданного гостя я встретила с наливающейся шишкой на лбу и чумными глазами. Лёшка, увидевший сию картину, малость растерялся.

— Аляска? — на всякий случай вопросительно позвал он меня, проверяя степень моей адекватности. — Ты в порядке?

Я нервно закрутила головой, находясь в той точке отчаяния, когда присутствие Анисимовой в моей комнате причиняло едва ли не физическую боль.